Чертовка

В маленькой, заснеженной к Рождеству Дании, жила маленькая чертовка.
Глаза у нее были зеленые, на лице - веснушек полно.
Просто поляна веснушек, и была чертовка маленькой, носила ночную рубашку, на несколько размеров больше, чтобы казаться старше.
Она знала, что, когда вырастет, будет уносить души людей в ад и чистилище, но это ее не пугало.
Жила чертовка на третьем этаже дома в центре Копенгагена, и ела на завтрак бутерброды, потому что это вообще национальная пища датчан.
 По вечерам чертовка забиралась в постель и ей рассказывала сказки старая чертиха, не очень страшные сказки, чтобы маленькая чертовка выросла не очень злой.
Еще ей привили любовь к классической музыке, рождеству, людям и католицизму... впрочем, я не туда пошел и раскрываю важную тайну.
Хватит и того, говорила няня, что у нас такая злая и нервная работа.
А в душе надо быть добрым. И чертовка выросла доброй.
Ты слушаешь меня, девушка в длинном зеленом платье, под которым я вижу силуэт твоих гладких колен, ты слушаешь меня?
Но как-то раз, а это было Рождество, ты же помнишь, моя фея, маленькая чертовка притворилась уснувшей, но на самом-то деле только притворилась, ты же понимаешь.
 И когда няня ушла, чертовка выбралась из под большого теплого одеяла, зажгла припасенную раньше свечу и подошла к окну.
Там под ногами прохожих, торопившихся домой с праздничными свертками, скрипел снег.
А у огонька уличного фонаря кружились снежинки, как летом - мотыльки у керосиновой лампы.
Чертовка видела их, когда гостила на летней дачи своей бабушки под Копенгагеном.
От дыхания малышки окно запотело, и она потерла его краем ночной рубашки.
Рукав намок, но она не обратила на это внимания. А у стены дома напротив стоял он.
Я намеренно не говорю тебе Он, потому что так пишут и говорят только в женских романах, и я не пишу имени, или - парень, юноша, ведь все это избито и сброшено в пропасть не нами, до нас.
У стены стоял он, засунув руки в карманы пальто. (У меня как раз есть старое пальто, милая).
В детстве мать говорила ему: если долго глядишь на падающий снег, то улетишь вместе с ним в черное небо, туда, откуда он падает на землю.
Он прожил еще двадцать лет и, наконец, нашел время, чтобы проверить.
Поднял голову и смотрел на снежинки, изредка облизывая верхнюю губу, когда на нее мягко садилась одна из этих снежинок.
Это получалось у него естественно.
Чертовке захотелось подойти к нему, обтереть его лицо рукавом, тем, что еще сухой, своей ночной рубашки, снять ее и остаться с ним на всю ночь, ночь рождества, праздничных датских бутербродов и подарочных свертков.
А он увидел в стеклянном замерзшем окне только маленькое теплое окошко, сквозь которое на него смотрела пара милых зеленых глаз, часть щеки и несколько тысяч веснушек. Чертовка, конечно, была маленькой, но достаточно взрослой, для того, чтобы пройти сквозь стену.
Она вышла к нему и сказала - привет. Он ответил тем же. Потом они молчали.
Снег падал, падал, падал, кружился, и кружил их с собой, и они падали, но только не на землю, а в небо.
Падали в небо. Он распахнул пальто, привлек ее к себе и запахнул пальто уже на обоих.
Холодно, сказал он ей глазами. И поднял на руки, потому что маленькая чертовка вышла через стену дома на улицу босой и могла простудиться.
Снег стал падать еще гуще. Если бы ты смотрела на них, любовь моя, в этот момент, то постепенно стена падающего снега укрыла бы их от твоего взгляда.
Так они пропали. Для всех, конечно, но не для нас с тобой.
Когда подойдет время Рождества, давай выйдем на улицу и посмотрим на свет фонаря.
Там кружатся они. Она больше не злая. Да, и, кажется, никогда такой не была, я же говорил, помнишь?