Именно в этот день состоялся первый показ первого фестивального фильма – «Доктор Джекилл и мистер Хайд» Рубена Мамуляна. Мамулян, кстати, родом был из Тифлиса, учился в школе в Париже, где сидел за одной партой с Рене Клером, а потом учился в Московском университете и позже – в Вахтанговской студии. Так что начало Венецианскому фестивалю в определенном смысле положил армянин родом из Грузии, получивший образование в Москве.
Афиша 1932 г.cinemaitaliano.info
Хотя, чего уж греха таить, Мостру организовали фашисты. Если точнее – Муссолини и его соратник Джузеппе Вольпи ди Мизурата. На тот момент Вольпи был заметным политиком в Италии, членом Большого фашистского совета (Gran Consiglio del Fascismo), ранее – министром финансов фашистской Италии. Вольпи, который покровительствовал Венецианской биеннале, убедил Муссолини в том, что настал момент включить в биеннале и киносмотр. А биеннале на тот момент существовала уже достаточно долго, с конца XIX века, и включала в себя конкурсы изобразительного искусства, танца и театра. И в 1932 году в Венецию прибыло 29 полнометражных и 14 игровых картин – в основном из США, Германии и Советского Союза. СССР был представлен первым звуковым отечественным фильмом – «Путевка в жизнь». А основателя фестиваля Джузеппе Вольпи здесь чтут до сих пор – его бюст украшает фойе Палаццо дель Чинема, главной площадки фестиваля, и кроме того, его именем назван приз за лучшие актерские работы – Кубок Вольпи.
Муссолини остался доволен первым опытом – фестиваль довольно быстро стал популярным среди деятелей кино, тем более что конкурентов у него не было. С 1934 года было решено учредить конкурс – руководство рассудило, что это добавит фестивалю престижности. И не ошиблось – вся мировая, хоть и скромная еще киноиндустрия рвалась в Венецию похвастаться своими достижениями. Разумеется, главный приз был назван именем вдохновителя – любимого Дуче. Кубок Муссолини вручался до 1946 году, после чего по понятным причинам сменил название, став безымянным Гран-при.
Нельзя сказать, что до войны у фестиваля все складывалось гладко. Отмежеваться от политики организаторам так и не удалось, хоть и декларировали они свою приверженность лишь высокому искусству громко и повсеместно. Как было можно отмежеваться от политики, когда мир, подстегиваемый с одной стороны набиравшим силу нацизмом, с другой – могущественной «красной» державой, – неумолимо шел к мировой войне? Первый политический скандал потряс фестиваль в 1938 году. В тот год явным фаворитом был американский фильм. Каково же было недоумение и возмущение американцев (да и не только их, впрочем), когда победителем были объявлены слабенький итальянский фильм «Летчик Лучано Серра» и документальная «Олимпия» Лени Рифеншталь – пропаганда нацизма. Раздражение усугублялось еще и тем, что Рифеншталь была любимицей и протеже Гитлера. После такого распределения призов англичане и американцы заявили, что ноги их больше на этом фестивале не будет. Вслед за ними высказали свое «фе» и представители некоторых демократических государств. Стало ясно, что фестиваль нуждается в корректировке. Но тут началась война, и миру стало не до кинофестивалей.
А после войны лафа кончилась – с рождением в 1946 году Каннского фестиваля началась конкуренция. Правда, Венеция нет-нет да и напомнит Каннам, что их фестиваль своим рождением обязан ей, Венеции – ведь Каннский фестиваль был создан в пику Мостре. Европейское кино таким образом хотело заявить о своей приверженности идеалам демократии и не зависимого от политики искусства. О эта демонстративная наивность искусства, никогда не выполняющая своего обещания держаться подальше от грязных сторон жизни! Мостра тоже когда-то начинала без политики, вслед за ней по той же дорожке попытались пойти Канны, да оступились, и только Берлин, увидев, что политика вездесуща, отважно погрузился в политические игры, без лишнего кокетства сделав борьбу за демократические устои своим фасадом.
Став первым и древнейшим кинофестивалем, Венецианский фестиваль не сумел сохранить позицию номер один, но в хрестоматийной тройке лучших – Канны, Берлин, Венеция – остался. Именно Венеция вытолкнула в большую жизнь Бергмана и Тарковского, Антониони и Пазолини, Феллини и Куросаву, Вайду и Брессона. Да, здесь нет того лоска, треска и блеска, что в Каннах, здесь нет громадной подводной части айсберга – многомиллионных сделок, вершащихся в тиши отдаленных от центра вилл. Здесь можно совсем близко подойти к красной дорожке, да и сама дорожка не взмывает ступеньками вверх, как в Каннах, в недостижимые высоты, где место только звездам, - а скромно проходит на уровне тротуара. И звезды идут от тебя на расстоянии вытянутой руки от.
Звезды здесь спускаются со своего небосклона в лодках – они прибывают на нарядных корабликах к пристани сбоку от Палаццо дель Чинема из города, там пересаживаются в машины и сотню метров едут как полагается звездам – в черных гробоподобных автомобилях с тонированными стеклами. Бесшумно скользя к своему очередному триумфу по водной глади этого закутка Адриатики, каждый из кинонебожителей напоминает Лоэнгрина на его волшебном челне. Это ощущение древней вольной сказки уже 85 лет витает над островом Лидо во время Венецианского фестиваля, обволакивая его ароматом легенд и флером преданий. Венеция для фестиваля – гений места, покровитель и лучший друг. Каннский или Берлинский фестиваль, положа руку на сердце, могли родиться где угодно, но Мостра – только здесь, в древней лагуне, в том месте, куда бежали в VI-VII вв. от варваров венеты, чтобы построить неприступный и неповторимый город на воде, сохранившийся по сей день.
