Чтобы не путаться под ногами у друзей и подруг Стефании, решил прогуляться до ещё одного отдалённого храма за крепостными стенами – прочитал про его колоссальные размеры и археологический музей в клуатре, ну, и отправился.
Такие же громады будут и в Сиене – три, что ли, здоровенных собора на выселках, в тишине и полном одиночестве: среди низкорослых кварталов и пустых площадей рядом, они, особенно если ещё и стоят боком, стыдливо прикрывая фасад, отчётливо напоминают полностью укомплектованные интровертные станции или же горбатые загоны депо.
В 1304 году папа Бенедикт XI (здесь же и похороненный), подарил родному доминиканскому ордену весь этот комплекс, а также возможность получения индульгенции всем участникам мессы на престольный праздник 3 августа, из-за чего от паломников и их денег отбоя не было. Понадобилось вместительное помещение.
Первоначальный Сан-Доменико (1305) задумывался Джованни Пизано готической громадиной, а стал амбаром «зальной» формы – после очередной перестройки и срытия боковых нефов, оставшиеся три (центральный, правый и левый) стали одной высоты.
Второе освещение храма прошло в 1632 году.
С XVI века здесь осталась парадная барочного стиля лестница и портал, венчающий голый, будто бы с содранной кожей, вход.
Периферийная церковь из-за этого приобрела редкостную зальную конфигурацию – омут её всеохватный и глубокий, глубже привычного (ибо без обычной визуальной «подстраховки» с перепадами перекрытий) с гулким эхом и особенно ощутимой пустотой, удваивающейся в особенно протяжённом трансепте.
Я пришёл сюда незадолго до заката, в одном из тёмных закутков трансепта шла служба.
Прихожане, кучкующиеся в небольшой капелле напоминали то ли первых христиан, схоронившихся в скальных катакомбах, то ли беглых детей, потерявшихся в ночном лесу.
Самые интересные картины базилики давным-давно перенесены в Национальную галерею Умбрии – полиптих Фра Беато Анджелико и «Мадонну с младенцем и музицирующими ангелами» Джентиле да Фабриано.
Тем не менее, в полях Сан-Доменико есть чем полюбоваться.
Например, мраморным надгробием Бенедикта XI, лежащего на мраморной лежанке под высоким каменным балдахином и вполне достойного соседствовать с лучшими погребальными комплексами венецианской Сан-Дзаниполо.
В готическом навершье табернакля св. Доминик представляет Богородице Бенедикта (имя третьей мраморной фигуры я не определил), шторки мраморной опочивальни которого распахивают два изящных диакона.
Вся эта стрельчатая конструкция поддерживается дополнительными витыми колоннами, по бороздкам которых ползают микроскопические ангелы.
Самый эффектный комплекс с фресками, скульптурами и декором нужно искать в капелле Мадонна-дель-Вото (1459), с алтарем авторства Агостино ди Дуччо, его розово-изумрудный фасад оратория Сан-Бернардино я вижу едва ли не каждый день – и каждый день мысленно подпрыгиваю от радости.
В 1534 году капелла внезапно превратилась в капеллу Розария, и Бернардо ди Джироламо Росселли дописал композиции, нужные по сюжету и смыслу.
Есть здесь и проторенессансные фрески XIV - XV веков в узловатых капеллах алтарной апсиды.
Правда, капелла Сан-Томмазо и капелла Св. Петра Мученика почти не освещены – из-за перегородок до них почти не долетает разноцветный, подкрашенный свет из громадного (высота – 20 метров, ширина – 10) алтарного окна с витражами.
В базиликах крестовой формы с тремя вытянутыми продольными нефами одинаковой высоты окна не предполагались, из-за чего основная нагрузка по освещению поляны ложится на алтарные стекла.
Вскрытие приёма
Но они с этой задачей явно не справляются, а электричество в Сан-Доменико при мне не использовали (за исключением помещения, где проходила служба, после которой не больше дюжины прихожан гуськом потянулись к выходу), из-за чего на эти и на другие фрески (например, в капелле Св. Катерины) мне пришлось любоваться в туристических блогах.
Сколько раз замечал – когда освещение в храме хромает, интерес, что тот веселящий газ, мгновенно улетучивается: в религиозном искусстве (а только такое нам и интересно) важны детали и нюансы, переосмысления или же робкие отступления от канона.
Поэтому так же, как на центральной Корсо Ваннуччи главное – её скромный взъём и подача смотровой площадки в неотдалённой перспективе, а в местном Дуомо интереснее всего – схема «распашонки», вопреки сквознякам, устаканивающей внутренний объём на своём месте, самое существенное в Сан-Доменико – геометрия, резонирующая над темечком пустотой.
Структурные особенности Сан-Доменико, вызванные многочисленными перестройками (форма компанилы, разбор боковых нефов, многое другое) объясняются постоянными ожиданиями оползней.
Внезапно, таким образом, предъявляя ключ к специфике всей архитектурной породы места.
Покой и воля
Ограниченная территория на вершине холма и повышенная тектоническая подвижность оберегают Перуджу от декоративных излишеств, вынуждая строить, с одной стороны, особенно прочно, но, с другой, постоянно подразумевая преходящесть построек, имеющих свой запас прочности, а также горизонты существования.
Неслучайно средневековые постройки Умбрии навевают мысли об их человечности.
Они, во-первых, различны и нет двух похожих зданий, а, во-вторых, они же принципиально конечны.
Такое же ощущение перехода к антропоморфности городского ландшафта, впервые я поймал в Венеции…
И там, и здесь, в Умбрии, самым важным впечатлением от городской среды, тщательно вписанной в общий пейзаж (урок, который Перуджино преподал всему мировому искусству, неслучайно сложился именно тут), оказывается чувство уместности (у-местности) и равенства самим себе, а так же пространствам, которые все эти уникальные строения занимают.
Тот же Сан-Лоренцо, вне выдающихся памятников искусства, стоит ровно там, где должно. И ровно так, как надо.
Зеркалит ратуше Дворца Приоров, ограничивает главную площадь, образует вторую, а с помощью сквозняков завязывает центру Перуджи сбоку бантик с незрим, но весьма осязаемым узлом, связывающим всё воедино.
Непокой «коры головного мозга» Перуджи, заключённой под мостовую, редкий асфальт (где-то совсем уже в борго, в окончательно нижнем городе или на серпантинистом шоссе, петляющем между двух циклов стен) да ещё и подпертый крепостными стенами на всю насосную завёртку, прямо противоположен (в ней ведь всё ещё укладываются, точно зверьё в гнезде на зимовку, разные геологические и исторические эпохи) вечному покою картин Перуджино.
Так они и работают на контрасте. Поэтому, несмотря на отличные собрания итальянцев в крупнейших коллекциях мира, смотреть Перуджино и его корешей нужно именно в Умбрии.
Как и пробовать белое вино с местных виноградников: вкус его окликает и словно бы живописует на нёбе эффекты далёких долин, погружённых в бархатное сфумато.
Этруски иной жизни
«Упоительна Перуджия, как старое вино», восклицал Блок в «Молнии искусств», наверняка-ведь выходя из очередного храма на свет божий.
Вот и я теперь выхожу из пространства через барочный портал, натянутый на готическую кладку фасада намордником и рядом, наискосок, раскрывается ещё одно активное отсутствие – внутри громадного клуатра, который не защищён стенами и виден с улицы.
Под арками его расставлены римские и этрусские памятники – обломки колонн, скульптур и саркофагов. Здесь, к примеру, хранится самая длинная этрусская надпись (так называемый «перуджийский камень»).
В Перудже, входящей в «Этрусский пояс», между прочим, масса и других памятников, а также музеев, посвящённых этрускам. И это ещё одна ненавязчивая специализация столицы Умбрии, которую совершенно не хочется называть «провинциальной» или «отсталой».
Стефания и её круг, который я застал на излёте вечеринки выглядел вполне респектабельно и, без скидок, по-светски.
Но, как она же и говорит, уезжают люди из города в поисках лучшего – в Флоренцию, в Рим, в Милан или сразу же за границу, вот как дочка её.
Давно, говорит, не виделись. Никуда, говорит, не езжу, никуда не хожу: работа – дом – работа. Если только, когда уж совсем тяжело, до Сан-Пьетро…
Этруски – отдельная таинственная тема, но, видимо, совсем для другой жизни; для иной совершенно поездки. А тут бы с коренными интересами справиться, времени-то и без того всё меньше и меньше.
Верхним городом Блок любовался, видимо со стороны Борго Сан-Анджело, через Порта Пулькра: городские ворота которого, вот и я, больше века спустя, карабкаюсь каждый раз к центру и я – с его старинным акведуком, превращённым в прогулочный портик и уплотнённой застройкой под праздничной черепицей:
«Высокий холм Перуджии тонет в голубоватом воздухе, мягко озаряется солнцем, омывается прохладными дождями и струями нежнейшего ветра, – остаётся только дивиться тому, что видишь и что вспоминаешь…»
Цитата для послевкусия
«Посмотрите на камень, из которого сделаны дома в Перудже, дома богатые на Порта Соле и дома бедных на Порта Сант'Анджело: камень этот гладкий и сияющий, какого-то светлого оттенка между серебристым и слоновой костью, он не покрывается ни мхом, ни пятнами, его не берёт ни холод, ни жара, ветру не стоит даже пытаться разрушить его, поэтому он и старается быстренько его обдуть, не шлифуя даже выступы.
И если ты, когда дует сильный ветер, укроешься от него у стены, ты прямо чувствуешь как река из ветра тихо течёт по светлому камню, едва шевеля листья аканфа на капителях, кроны дубов, желуди, веточки мирта, почти незаметно ероша железные перья грифов, усевшихся над вратами дворцов…»
Из «Проклятых тосканцев» Курцио Малапарте в переводе Валерия Сировского (38)
https://paslen.livejournal.com/2269876.html
