Флоренция обречена на сравнение с Миланом и Римом: она расположена между ними. А для русского путешественника — и на сравнение с Петербургом: вечная смысловая нагрузка бывших столиц, сросшихся со свидетельствами славных дел и могилами славных тел. А Флоренция была столицей не только республики и великого герцогства, но и всей Италии: с 1865 по 1871-й. И хотя все сравнения хромают, флорентийско-питерское обходится почти без костыля.
Оба города напичканы архитектурными шедеврами, обладающими важным свойством: их невозможно избежать, но, когда волна туризма прибивает тебя к ним, они не разочаровывают, а, наоборот, восхищают. В Питере это Медный всадник, Эрмитаж, Петропавловская крепость, Невский проспект. Во Флоренции — Старый мост, галерея Уффици и Дуомо с гигантским, «снесенным Брунеллески» (как писал Бродский) яйцом вместо купола, которое кто только не воспевал и которое словно выварили на Пасху в луковой шелухе.
В обоих городах отвратительный (для приезжего) климат. В Питере — сырость, серость, слякоть, стынь. А Флоренция — это тарелка, вдавленная в долину Арно: вместилище экологических непотребств, сковородка летом и узилище выхлопа в прочий сезон.
Но главное, что формирует оба города, — невероятная плотность великих имен, властно дающая о себе знать, даже когда имена превратились в бесплотность. И как на Невском проспекте в один день запросто пересекались Достоевский, Айвазовский и Менделеев, так и во Флоренции в начале Чинквеченто, в эпоху зрелого итальянского Возрождения, у зеленщика сталкивались лоб в лоб Рафаэль, Микеланджело и Анастазио Веспуччи, сын которого, Америго, уплыл за моря — и вот, старик рад был поболтать.
В момент величайшего подъема — Возрождения — население Флоренции составляло 100 тысяч человек. Сегодня — меньше 400 тысяч. Хилое приращение за пять веков. Почти целиком сохранившийся город (если не считать античной Флоренции — она утонула в Арно, то есть в Лете, так же как летейские воды Невы смыли черновой Питербурхъ с его деревянными дворцами в садах).
То есть Флоренция осталась небольшим местом, соразмерным по масштабу человеку. Здесь удобно выходить на утреннюю пробежку, бродить по магазинам, пить утренний кофе в аркаде, где прохлада обманчиво обещает задержаться до полудня, — и направляться гулять куда-нибудь в сады Боболи, с их греющимися на камнях ящерицами, глядящими на вечную дымку Тосканы.
Господи, да Флоренция, как и Питер, — это одно сплошное счастье, которое легко обежать.
Итак: Флоренция невелика. Центр крохотный, ориентироваться легко, потому что ориентир — это то самое снесенное к пасхальному дню терракотовое яичко, яйцо, яйцище собора Санта-Мария-дель-Фьоре, или просто Дуомо. Но территория вокруг него — упаковка наивысшей мерчандайзинговой плотности. Изгнанный из города Данте, война гвельфов и гибеллинов, Савонарола, сжигавший чужие холсты и сам сожженный после повешения, республика Возрождения и монархия Медичи, Микеланджело и Челлини, монастыри и тюрьмы, дворцы и башни — все это здесь, так что любая жертва ада, известного под названием «Итальянская классика за пять дней», за полдня успевает все, что полагается. Включая обязательное фото на площади Синьории на фоне бесстыже голого микеланджеловского «Давида».
Кстати, свою знаменитую статую Микеланджело звал «мой мальчишка» (подозреваю, и натурщика тоже), и на площади не оригинал, а копия (точно такая же — в Москве в Пушкинском музее). Оригинал спрятан неподалеку, в галерее Академии, но за причащение к подлиннику нужно заплатить причащением к очереди. Так что имеет смысл, побродив перед дворцом Веккьо среди леса скульптур, найти справа от входа Геркулеса с Какусом и нырнуть за их спины. Там прячется настенный мрамор с выбитым на нем резцом Микеланджело невнятным профилем. Невнятен он потому, что резчик работал спиной к стене, уставившись на обладателя профиля, мальчишку-вора, казнимого на площади (в каждом приличном итальянском городе есть площадь, на которой полагалось казнить и банальных воров, и важных шишек). Так вот: Микеланджело, говорят, пытался воришку спасти (и тогда число его мальчишек могло возрасти) — но не вышло, и художник, не в силах оторвать глаз от уходящей натуры, работал вслепую…
М-да... В такую историю способен вовлечь во Флоренции всего-навсего камушек. Поэтому вернемся к главным достопримечательностям.
Во-первых, конечно, Дуомо. Наивный турист застывает в восторге перед пряничным мраморным фасадом. Но это обман неопытной души: Дуомо строился шесть столетий, а мраморными марципанами его осыпали в самом конце XIX века. Зато можно поискать в соборе часы, движущиеся задом наперед: их расписывал лично Паоло Уччелло. Но главное — все же гигантский размер знаменитого купола работы Брунеллески.
Возрождение в Италии было эпохой гигантомании. Можно взять машину и рвануть в Сиену — это рядом, семьдесят километров, — и увидеть торчащие стены так и не законченного соборища-дуомища, внутри которых уже понастроено зданий и домов. Смыслом собора тогда было укрыть целую площадь, где в прохладе молились, встречались, устраивали дела, влюблялись, — но сил хватило лишь на молитву и любовь, а не на стройку.
Когда возвели стены флорентийского Дуомо, оказалось, что куполов такого размера не строит никто. И вот тогда появился великий Филиппо Брунеллески, отказавшийся от деревянных каркасов и начавший возводить двойной пустотелый купол из кирпича. По технологии строительство нельзя было остановить ни на минуту, пока кирпичи не сомкнутся. Рабочие бунтовали, Брунеллески паниковал — в общем, никто не знал, не рухнет ли махина. Зато теперь подъем на верхотуру по ступеням между стен купола —целый аттракцион…
Прелесть Флоренции вообще в начинке, в тайном изюме, в семидесяти живых синичках, запеченных внутри детского пирога.
Второй обязательный пункт программы — это Старый мост, Понте Веккьо, один из двух уцелевших в мире средневековых мостов с лавками ремесленников на нем (третий компьютерная графика сохранила нам в фильме «Парфюмер»). Это сказочное сооружение, нашпигованное, к радости туриста, не сильно дорогими ювелирными лавками, скрывает еще одно сокровище — коридор Вазари, тайный ход, ведущий от галереи Уффици на правом берегу Арно к дворцу Питти на левом (выход прячется в гроте в садах Боболи). Коридор был сооружен по требованию Медичи для беспрепятственного общения разных колен семьи. Однако всесильные властители города столкнулись с тем, что какие-то лавочники отказались уступать место, и — что бы вы думали? — коридору пришлось делать зигзаг… При Медичи туда чужаков не пускали, да и сейчас записываться приходится чуть ли не за год. Но попробовать стоит: в коридоре — портретная галерея, 1400 холстов от Рафаэля до Кустодиева…
Однако главная концентрация сокровищ — в музее Уффици, где перед «Рождением Венеры» Боттичелли испытываешь примерно то же чувство, что и в Третьяковке перед Шишкиным, и потом идешь по музею, как по первому тому иллюстрированной энциклопедии искусств (а второй, третий, десятый тома — это во Флоренции любой другой музей и любая церковь, где коротают век то Джотто, то фра Анджелико).
Со статьями из этой энциклопедии, то есть с великими именами, можно сыграть вот в какую игру: взять и выписать в алфавитном порядке с указанием годов жизни. Изо всех периодов, для простоты и густоты, выбрать все тот же XV век, Кватроченто (тогда Данте и Боккаччо будут предшествовать списку, а Караваджо — наследовать). Получится что-то такое: Боттичелли (1445-1510), фра Анджелико (1400-1455), Брунеллески
(1377-1446), да Винчи (1452-1519), Гирландайо (1449-1494), Липпи (1406-1469), Макиавелли (1469-1527), Микеланджело (1475-1564), Рафаэль (1483-1520), Уччелло (1397-1475), —что называется, сосчитай, сколько фамилий тебе известны. Зона пересечения дат и будет эпохой, когда Рафаэль наступал на пятки Микеланджело (да так и было как минимум в одном смысле).
Как-то вот так, картина говорит с камнем, камень с именем, слой просвечивает сквозь слой, как принято в технике лессировки. Можно устроить квест по обычной истории: где началась война гвельфов с гибеллинами? — Да вот, извольте: близ Поросячьего рынка высится гвельфская башня Адимари, а у Старого моста — гибеллинская башня Амедеи, тут все и сцепились, таблички с цитатами из Данте подтверждением… А если не полениться найти башню Кастанья, то там заседали приоры республики, и Данте был приор, за что при смене властей из Флоренции и был изгнан… Поросячий рынок, гвельфы, Старый мост, Данте — просвечивающаяся сказка. И самое невероятное, что внутри нее вполне можно жить.
Некоторые (как правило, девушки гуманитарной огранки) приезжают во Флоренцию на учебу. Хороший, что называется, вариант. А я пару раз наведывался по делам.
Есть во Флоренции за вокзалом малопримечательная (увы) крепость, Фортецца- да-Бассо. Зато в ней, как Иона в чреве кита, живет дух моды. Там, сменяя одна другую, проходят международные выставки моды «Питти иммаджине». И вот ты передвигаешься сомнамбулой от разноцветных пиджаков (прекрасных, как летняя любовь) к ситцевым галстукам (прекрасным, как любовь мимолетная), дивишься числу охранников у бутика дорогой марки (как будто внутри каждого костюма по Берлускони) и понимаешь, что все эти толпы стилистов, зевак и главредов — тоже Флоренция.
И, самое удивительное, Флоренция тебя принимает. Ты вырываешься из модной толпы на обед (на полчасика, не больше!) — но часа через полтора обнаруживаешь себя над дымящимся флорентийским стейком, весом с килограмм, какие режут исключительно из кьянтийских двухлетних бычков. Запиваешь тем же кьянти в компании местного студента-троцкиста и римской девушки неясных занятий, но ослепительной красоты — и все это где-то близ Санта-Мария-Новелла (той самой, в которой знакомятся герои «Декамерона» во время чумы). Господи, да как я тут оказался?! Я же планировал это на вечер! Но нет, вечером ты на вилле Бардини на противоположном берегу Арно договариваешься с каким-то модником рвануть завтра в Монтальчино и Монтепульчано.
Но и завтра все будет не так: вместо крепости средь виноградников забредешь во дворец Медичи—Риккарди, в капеллу Волхвов, куда ведь давал себе слово не забредать, потому что сплошные туристы, — и вдруг застываешь один (полчаса никого!) в этой волшебной шкатулке, расписанной Беноццо Гоццоли. Там надменные лица в невероятных тюрбанах, там брошенные в вечность гордые взгляды пажей — и вдруг, теряя сознание от счастья, узнаешь тот альбом, который в детстве во время болезни показывала мама. Тогда я не знал, что шкатулка расписана видами Флорентийского посольства 1439 года — последней попыткой воссоединить Византию и Рим; что высокомерный юноша с живым леопардом на луке седла, Джулиано Медичи, будет убит на ступеньках Дуомо...
Это не ты планируешь посмотреть Флоренцию, — она решает, что и когда тебе показать. И в последнюю ночь, заблудившись, ты окажешься у фонтана с бронзовым кабаном на Новом рынке, — этого кабана ты никак не мог отыскать, а теперь трешь ему пятак и смеешься, потому что его братца-клона, в паре с банальным львом, видел недавно в Стокгольме перед Королевской школой искусств…
В Италии и в мире много мест, напичканных историей, но Флоренция — из тех, что поражает смертельно. Рим слишком велик, чтобы собрать в узелок все старые камни, а какая-нибудь Верона чересчур мала, чтобы приезжать еще раз, — Флоренция же как раз то, что надо.
И вот стоишь в последнюю ночь над Арно и склоняешься над водой, как Достоевский над Фонтанкой, — но не потому, что так отчаянно притягивает вода, — а потому, что неудобно у всех на виду плакать.
http://www.geo.ru/puteshestviya/florentsiy...
