Каково это — пройти Европу пешком за два года

«13 лет назад я ушел от жены. Не мог найти себе места в своем Железногорске и решил пойти в Испанию, где тепло и апельсины. Захватил из дома ветровку — и пошел. До Венгрии дошел легко. Проехал Украину на поездах и границу запросто перешел: реку переплыл у города Чоп — и все. Только потом я зашел в бар, чтобы спросить дорогу. Выглядел я не подозрительно, одежда была чистая — я же в ней реку переплыл. Но после моего ухода хозяин заведения позвонил в полицию.

Полицейские меня поймали и отправили в лагерь для беженцев, где я пробыл восемь месяцев. Я тогда не знал, как себя вести, и назвал свое настоящее имя. Венгерские власти связались с российским посольством и подготовили мне бумаги для депортации. В лагере знакомые объяснили: чтобы зацепиться в Европе, нужна легенда: «Не говори никогда своих точных данных, или тебя всегда будут отправлять домой». Там было много русских, украинцев, были индусы, афганцы, пакистанцы. За восемь месяцев я с помощью их советов придумал себе легенду: «Я азербайджанский немец, в 1992 году воевал в Карабахе, попал в плен. В плену я работал на закрытой пилораме. Но спустя девять лет хозяин-армянин решил сделать мне приятное и заплатил каким-то людям, чтобы меня отвезли в Европу. Ехал я с завязанными глазами, поэтому понятия не имею где я. Дома у меня нет, ничего нет. Разрешите остаться».

Перед депортацией мы с одним парнем, Мишей, договорились: встретимся на Украине и пойдем обратно в Европу вместе. На Украине я легко нашел Мишу. Он продал свой старый телевизор, чтобы у нас были хоть какие-то деньги, и мы пошли. На этот раз решили через Словакию, раз в Венгрии уже засветились. Эта граница была сложнее предыдущей: вся в колючей проволоке. Мы дождались темноты и полезли. Накинули только на проволоку сначала свои куртки, чтобы не поцарапаться. Когда перелезли, начался такой дождь, что мы вообще не могли разобраться, куда идти. Потом наткнулись на еще один ряд проволоки. Ну, что делать, снова полезли. Заходим в какой-то городишко, смотрю — почтовые ящики как наши. Оказалось, мы на Украину вернулись. Но ничего, с утра перелезли как следует и пошли по солнцу на запад.

Когда нас спустя два дня остановила полиция, я уже был подготовлен: рассказал им отточенную легенду. Только пришлось поделиться ею с Мишей — он не успел собственную придумать. Нам, правда, все равно никто не поверил, и мы снова оказались в лагере. Нас отпустили через три дня с бумагой, в которой было написано, что мы должны покинуть территорию Словакии в течение трех дней. Я бумагу выкинул, и мы пошли дальше. В общей сложности, за свой двухлетний поход я побывал в лагере 5 раз.

В Чехии я попрощался с Мишей. У него болели ноги, и он сказал, что дальше не пойдет. Мы с ним встретились через недельку — снова в лагере. Но он сделал вид, что мы не знакомы. Он уже придумал собственную легенду и если бы кто узнал, что мы знакомы, Мише бы это сильно навредило. Среди беженцев не бывает дружбы, даже между русскими. Какой-то комплекс появляется у людей, что ли. Каждый за себя. Каждый старается себя похвалить, а другого опустить, мол, я хороший человек, правду говорю, а вот он... Хотя там кругом ложь сплошная.

Мысль о том, чтобы вернуться в Железногорск, ко мне не приходила. То есть в первые месяцы, может, и была, но потом я увидел столько симпатичных лиц, что тоска по дому прошла. В одном лагере познакомился с девушкой, она мне очень нравилась. Она работала в пограничной службе. У нас была взаимная симпатия, но мы не могли разговаривать, потому что не было общего языка. Накануне отъезда из лагеря я ей на пальцах показал, что уезжаю и услышал ее тяжелый вздох. Мне это многое объяснило. У меня еще была мечта — вернуться в тот лагерь и найти эту девушку. Но потом планы сильно изменились.

Начался июнь, пошла черешня. Только наедаться ей тяжело — ешь, ешь, потом надо спрыгивать с дерева в туалет бежать, потом снова карабкаться. Пока я шел, я не думал ни о чем, солнце слишком голову припекало. Я внимательно следил за солнцем, чтобы не начать ходить кругами. Когда солнце пряталось, я делал перерыв. Я остановился в Праге на две недели, чтобы подработать. Утеплитель на крышах прокладывал. На заработанные деньги я купил себе джемпер кофейного цвета, у него еще были квадраты спереди нарисованы — я всегда мечтал о свитере с таким рисунком. Правда, он у меня потом пригорел, когда я на батарее его сушил. Еще я купил себе кассетник и кассету Eiffel 65 с песней про голубого человечка. Оставшиеся деньги отложил на потом. Только когда я с трудом пересек очередную, чешско-австрийскую границу, я понял, что деньги которые я две недели зарабатывал, считай, сгорели — как я их поменяю без паспорта. Зато я нашел велосипед и дальше поехал на нем. Но очень скоро у него село колесо, а в ремонт я его не мог отнести, потому что не было денег. Пришлось бросить.

Дальше я шел и без конца слушал песню про голубого человечка. Слов не понимал, мне просто мелодия нравилась. Ночевал я обычно на автобусных остановках — дорога за день нагревалась, поэтому ночью я не мерз.

Я ведь в Европе никогда не бывал до этого. И конечно, мне очень нравилось то, что я видел. Особенно то, что везде свежая краска. Удивляло, как когда заходишь к людям на участки, и у них свет загорается. Мне это, правда, не удобно было, потому что я заходил рвать яблоки.

В немецком лесу неподалеку от Мюнхена мне особенно повезло. Там на поляне пикник устроили, а дождь всех разогнал, и они столько еды оставили! И еще пиво, водку, виски и сигареты там были! И я немного расслабился.

Первое разочарование ко мне пришло в августе, спустя год после начала моего путешествия. Я шел голодный, осень приближалась, черешня кончилась, и тут я увидел яблоню. Только там оставалось одно последнее яблоко, на самом верху, не знаю, куда остальные подевались. И вот я карабкался, карабкался, сорвал, спустился, откусил и... выплюнул! Оно было совершенно безвкусное. Это была катастрофа. Наверно, самое большое мое разочарование за весь путь.

Помню футбольный стадион в австрийском Граце с огромной фотографией Шварцнеггера. Там после игры собрались болельщики и вроде хотели драться. Я даже остановился посмотреть, но они взяли и просто разошлись. А еще в Граце я узнал, что если подождать пока супермаркет закроется, то продавцы выкладывают продукты с истекшим сроком годности на улице, и их может есть, кто хочет. Так я попробовал свой первый манго.

Когда я подходил к Словении, то понял, как устал, и сам заявился в лагерь. Там я встретил армян, с которым в Чехии уже отсидел, и они мне говорят: «Тут тяжело, отправляют домой, двигай лучше дальше, здесь ловить нечего». Но я совсем не мог больше идти и решил попробовать автостопом.

Неподалеку от Венеции, на вокзале, я у одного мужика сигарету попросил. А он видит, в каком я состоянии — уставший, пахну, и говорит: «Поехали ко мне, помоешься. Жена уехала, отдохнешь у меня». Ну, мы поехали мы к нему, он вещи в машину стиральную кинул сразу и говорит: «У меня сегодня день рождения, пойдем в ресторан». Я первый раз ел тогда салат, ну, зелень салатную, с соусом, потом еще пицца была. И еще вино. А потом кофе... Общались мы с ним жестами. А на следующий день он мне дал денег, чтобы я Венецию мог посмотреть.

Самым моим шокирующим впечатлением от Венеции, да и от всего двухгодичного похода была привокзальная площадь. Там ведь обычно что? Трамваи, троллейбусы, такси. А тут выходишь на площадь, а там корабли. Вода и корабли. Как же мне это в голову засело сильно. Я побродил потом еще по городу, позвонил маме в Железногорск. Просто хотел рассказать, что со мной все в порядке, ну и прихвастнуть немножко. Я говорю: «Я в Венеции». А она: «Не выдумывай! Ты в Железногорске, не знаю где, но из будки телефонной звонишь!» Ну, ладно, не поверила и не поверила.

Мужика того итальянского я, правда, больше не увидел. Он меня ждал на своей остановке, но я проспал остановку, денег на обратный билет уже не было, позвонить тоже денег не было — я все потратил на звонок маме. И я пошел дальше. Уже чистеньким и бритым. Потом я думал ему позвонить, когда устроился, но бумажка, на которой был записан его номер у меня, потерлась и я не смог разобрать цифры. Когда я уже дошел до Марселя, то подумал: «Как это я побываю во Франции и Париж не увижу». Идти недалеко было уже. Бастилия меня разочаровала: тюрьму, оказывается, разрушили много лет назад, и там одна колонна осталась на площади. А потом была рождественская ночь, и я был такой уставший и немного расстроенный, и время к полуночи. И вдруг смотрю возле магазина, на витрине лежит коробка конфет и бутылка вина рядом — меня ждут. С рождеством, подумал я. Нашел стройку, отнес туда конфеты, вино, отпраздновал и лег спать.

Я тогда понял, что я дома. Понял, что остаюсь. Перебрался только от суеты в маленький городок Манд.

А потом была Сандрин. Она работала секретаршей в школе, где я учил французский. Помогала мне с домашним заданием, подсказывала как обращаться со сложным глаголами. Она на меня поглядывала. Слыхала, будто я ловелас. А мне ее тело очень нравилось. Я просто в восхищении был. А потом я на костылях пришел — с крыши на работе упал — и поцеловал ее. Она убежала, а мне ее не догнать. Потом вернулась. «Расстроилась?» — спрашиваю. Не расстроилась. Ну мы и поженились».