180 лет со дня смерти Пушкина

Александр Сергеевич Пушкин кажется самым изученным автором в истории русской литературы. Исследователи уверяют: несмотря на обилие известных фактов, это впечатление — мнимое. По просьбе «Афиши Daily» пушкинист Алина Бодрова рассказывает о темных местах в биографии национального классика.  

Где родился Пушкин?

© Фред Гринберг / РИА Новости

Давно опубликованная запись в метрической книге Елоховской церкви («Во дворе колежского регистратора Ивана Васильева Скварцова у жильца его Моэора Сергия Лвовича Пушкина родился сын Александр; крещен июня 8 дня…») вроде бы не должна была оставлять неясностей в вопросе о месте рождения будущего поэта, однако на деле установить точный адрес «двора Скворцова» оказалось не так просто. Согласно архивным документам, коллежский регистратор Скворцов имел в собственности два дома: один — на Немецкой (теперь Бауманской) улице, на месте дома 42, другой — на углу Малой Почтовой улицы и Госпитального переулка (дом не сохранился). Кроме того, он был домоправителем графини Е.А.Головкиной и сам жил в ее усадьбе на той же Немецкой улице (теперь Бауманская улица, на месте домов 53–57). Сведения о принадлежавшей Скворцову недвижимости вводились в научный оборот не сразу и уточнялись постепенно; на сегодняшний день наиболее аргументированной считается версия о местонахождении дома Скворцова на углу Малой Почтовой и Госпитального переулка, однако памятник Пушкину-мальчику (работы скульптора Е.Ф.Белашовой) до сих пор стоит на месте другого дома Скворцова — перед школой по адресу: Бауманская, 40. А сам Пушкин, к слову сказать, и вовсе считал, что родился не в Немецкой слободе, а на Большой Молчановке — там, где семейство Пушкиных жило перед его отъездом в Лицей.

Что знал Пушкин о бахчисарайском фонтане, когда писал одноименную поэму?

© Р. Якименко / РИА Новости

Комментаторы поэмы установили, что легенда о фонтане как о памятнике безутешной любви крымского хана не имеет отношения к исторической реальности: мусульманская традиция не знает фонтанов-памятников, а все зафиксированные тревелогами бахчисарайские предания связывали романтическую историю Керим-Гирея вовсе не с фонтаном, а с мавзолеем-дюрбе, стоящим за оградой дворца. Между тем сам Пушкин от знакомства с этим «историческим» вариантом легенды отказывался и в разных текстах, в том числе в самой поэме, настаивал на том, что слышал предание о фонтане слез от загадочных «младых дев». О том, существовали ли в биографической реальности эти «младые девы», повинны ли они в возникновении поэтического образа фонтана слез или его придумал сам Пушкин, до сих пор ведутся живые комментаторские споры. Недавно удалось установить наверняка: завершая работу над поэмой, Пушкин отлично знал, что бахчисарайская легенда — не про фонтан, а про мавзолей, и что предание о ханской жене из польского рода Потоцких более чем сомнительно. Справкой на этот счет Пушкина снабдил смотритель дворца и по основной должности бахчисарайский полицеймейстер Иван Ананич, письмо которого недавно нашлось в архиве издателя «Бахчисарайского фонтана» Петра Вяземского.

Были ли у Пушкина реальные планы побега за границу?

Читателям «Евгения Онегина» и стихотворения «К морю» памятен план морского «поэтического побега», будто бы замышлявшегося Пушкиным в Одессе. К поздним рассказам пушкинского приятеля Алексея Вульфа восходит предание о намерении поэта бежать за границу уже из Михайловского под видом крепостного слуги. Однако насколько реальными могли быть эти замыслы — решительно неизвестно. Хотя друзья Пушкина, судя по переписке, волновались не на шутку, существенно, что появление намеков на эти планы в письмах и разговорах совпадало с активной разработкой мотива бегства в поэтических текстах Пушкина, оказываясь своего рода жизненной проекцией лирической темы, придающей ей особую убедительность.

Действительно ли Пушкин собирался ехать из Михайловского в Петербург накануне 14 декабря 1825 года и перебежал ли ему дорогу заяц?

© Юрий Белинский / ИТАР-ТАСС

История о том, что Пушкин незадолго до 14 декабря 1825 года собрался самовольно и тайно ехать из Михайловского в Петербург, но был остановлен «дурными приметами» — прежде всего, перебежавшим дорогу зайцем (или несколькими зайцами), известна в передаче нескольких близких знакомых поэта, ссылавшихся на его публичные рассказы. В достоверность встречи с зайцем исследователи Пушкина всерьез, конечно, не верят (что не помешало недавно поставить памятник этому мифическому спасителю великого поэта), а вот сведения о намеченной поездке в Петербург под видом крепостного человека хозяйки Тригорского Прасковьи Осиповой входят и в научный биографический канон. Между тем нельзя считать безусловно доказанным, что, мастеря подорожный билет слуге Осиповой Алексею Хохлову, Пушкин собирался сам ехать под его именем, а других документальных подтверждений такому намерению, кроме этого билета, нет. С другой стороны, рассказ о зайце, оказавшемся своего рода «орудием провидения» и спасшем поэта от участия в восстании, хорошо вписывался в рассуждения Пушкина о роли случая в его судьбе, которой в трудных обстоятельствах было угодно уберечь поэта от «бурь» (как, например, в стихотворении «Арион») и дать ему возможность быть «помощником царям».

Были ли у Пушкина собаки и какой породы?

© Собачка с птичкой в зубах. Лицейский рисунок А.С. Пушкина / nnov.org

Хотя в родительском доме Пушкиных собаки точно жили, а любимый сеттер отца поэта Сергея Львовича был даже запечатлен на известном его портрете работы Карла Гампельна, про собственных собак Пушкина известно гораздо меньше. Анна Петровна Керн вспоминала, что в Тригорское Пушкин являлся с большими дворовыми собаками-волкодавами, московский приятель Пушкина Сергей Соболевский не без сентиментальности описывал, как Пушкин нянчился с новорожденными щенятами его, Соболевского, датской суки. Собака — неизвестной породы — была и у Натальи Николаевны Пушкиной, но поэт, кажется, эту собаку не слишком жаловал. Во всяком случае, когда она потерялась на даче в Царском Селе, он был не готов вознаградить труды приведшего ее собачника суммой большей чем 10 рублей.

 

Была ли полностью написана так называемая X глава «Евгения Онегина» и какое место она должна была занимать в композиции романа в стихах?

Творческая история X главы, от которой уцелели зашифрованные отрывки шестнадцати строф и черновик неполных трех, до сих пор остается комментаторской загадкой. Выдвигались предположения, что X глава должна была рассказывать о сближении с декабристами Онегина, который затем мог принять участие в восстании на Сенатской площади. Юрий Лотман, напротив, полагал, что сохранившиеся отрывки могли представлять собой вставной текст вроде «Альбома Онегина», написанный как бы от лица самого героя. Однако при отсутствии рукописей и документальных свидетельств приходится признать, что мы до сих пор достоверно не знаем, в каком объеме эта глава была написана, какое место она должна была занимать в романе, а также что именно и почему Пушкин сжег в Болдине осенью 1830 года, записав на рукописи повести «Мятель»: «19 окт<ября> сожж<ена> Х песнь».

Могли ли Пушкин и Лермонтов быть знакомы или по крайней мере встречаться в обществе?

Личное знакомство двух поэтов никак не документировано, и вопреки рассказам некоторых мемуаристов и авторитетному мнению первого биографа Лермонтова Павла Висковатова отсутствие надежных данных свидетельствует против такой возможности. Но нельзя исключать, что в 1832–1837 годах, когда и Пушкин, и Лермонтов в основном жили в Петербурге, они могли встретиться — в обществе, в книжной лавке, в кофейне, на улице, однако и здесь никаких сведений в нашем распоряжении нет.

Почему не сохранились рукописи ряда крупных пушкинских произведений вроде «Моцарта и Сальери» или «Пиковой дамы»?

© Рисунки А. С. Пушкина на черновой рукописи поэмы "Полтава".1828.

Учитывая замечательную сохранность пушкинских рукописей и внимание исследователей к их последующим архивным перемещениям, особенно впечатляющими и загадочными выглядят те случаи, когда для крупных произведений не сохранились или практически не сохранились ни черновики, ни беловые рукописи. Так, например, от «Моцарта и Сальери» уцелел только один лист с другим заглавием «маленькой трагедии» — «Зависть», от шестой главы «Евгения Онегина» дошло только три черновые строфы, а от «Пиковой дамы» — лишь небольшие фрагменты черновых набросков. В том, что эти рукописи существовали, сомневаться не приходится, но куда и при каких обстоятельствах они были утрачены — неизвестно и поныне.

https://daily.afisha.ru/brain/4438-mesto-r...