Auto de Cafe

Снятие границ
Последние десятилетия стали эпохой снятия границ: национальных, религиозных, культурных. Это не разные процессы, а один, поскольку он сам стал следствием очень важного изменения: снятия вертикальных перегородок. Для того, чтобы понять, что представитель какой-то нации ничем не лучше и не хуже других, понадобилось сначала принять, что человек вообще ничем не может быть выделен из общего ряда: ни образованием, ни культурным уровнем, ни поведением. Этот сдвиг в сознании начался еще несколько веков назад, но это была как бы беременность, а роды произошли только сейчас. Теперь это малозаметное изменение определяет все стороны жизни – политику, культуру, социальную иерархию, отношение к науке, проблему "отцов и детей", взаимоотношения полов, речевой этикет и саму структуру речи, а также многое другое.

Очень многого мы уже не замечаем, поскольку сами захвачены этим процессом, поэтому мне придется привести пример из опыта страны, оказавшейся в авангарде - по признанию самих американцев, в США уже нет такого понятия, как "стыдно не знать". Такая иллюстрация для нас, запомнивших с детства, что "ученье – свет" все еще выглядит достаточно яркой.

Исчезновение понятий "верха" и "низа" в нематериальной сфере закономерно перенесли их в область материальную, когда выделиться стало возможным лишь богатством и местом в обществе, а не внутренними средствами той или иной системы. По этой причине кинофильмы и книги соревнуются бюджетами, затраченными на их раскрутку, а качество самих произведений закономерно становится рудиментарным признаком. В этом же секрет внимания публики к нижнему белью Кристины Агилеры или к поэзии Дмитрия Пригова. Наука начинает оцениваться по самым ярким, пусть и совершенно бессмысленным с "внутренней" точки зрения самой науки проявлениям (Гумилев, Фоменко, бесчисленные "атлантиды", астрология, феномен "британских ученых", длина ногтей Перельмана, "научные" фильмы о борьбе с антипутинским режимом в Византии, исследования химических свойств "заговоренной" воды и т.п.). При этом наука шаг за шагом лишается права самостоятельно определять "верх" и "низ", устанавливать шкалу ценностей.

Хотел бы оговорить, что это не эмоциональная оценка, а равнодушное описание процесса. Тезис об изначальном равенстве мнений, во-первых, уже воспроизводится дословно в самой науке (о релятивистских тенденциях и постепенном исчезновении практики научных дискуссий многие говорили), во-вторых, проявляется в отношении общества к науке (перевод научного познания к ранг "одного из возможных" способов смотреть на мир), в-третьих, формирует государственную политику (поэтапное лишение науки самоуправления).

Разумеется, попытки лишить культуру ее собственной оценочной системы случались и раньше, но они не были столь масштабными. Даже в самые жесткие времена Толстой не превратился окончательно в "зеркало русской революции", а Егор Исаев не ставился выше Тютчева. Соответственно, о Мандельштаме мы говорим не как о жертве сталинизма, а о Чайковском – не как о великом гее. Но процесс идет прямо на наших глазах: в историческом значении бесподобных Меркьюри и Нуриева "голубая" составляющая занимает уже значительное место, а гениальные Сахаров, Ростропович и Каспаров запомнятся и вовсе не своими профессиональными заслугами.

Борьба с феодальной раздробленностью культуры
При этом абсолютного релятивизма не возникает. Материальная составляющая развивается, хотим мы того или нет. Поэтому самостийность уничтожается у локальных "княжеств" – семьи, религии, культуры и т.д., но никак не у главного "князя". Структура этой ломки проходит по той же схеме, что и борьба с феодальной раздробленностью. Первыми атакуются самые крупные общности в союзе с более мелкими. В связи с этим возникает впечатление, будто кто-то в результате получает какие-то права. В самом деле, в борьбе с Церковью женщинам дают право распоряжаться жизнью нерожденного ребенка, однако последующие попытки некоторых матерей выстроить свою самодостаточную систему (например, оградить детей от обязательного сексуального образования или отстоять свое право наказывать их) безусловно пресекаются. Точно так же современная цивилизация в борьбе с СССР-Россией или Югославией поддерживает права эмансипирующихся из-под их власти, но попытки выстроить самодостаточные системы внутри этих отделившихся частей (грузино-молдавские автономии, сербские анклавы и русская активность в Прибалтике) никогда не будут поддержаны. Точно так же Россия никогда не поддержит сепаратизм внутри Абхазии.

Я нарочно привел примеры из двух таких разных областей, чтобы показать, что этим процессом управляет не кто-то, а общая тенденция. Именно поэтому я считаю совершенно неверной теорию "двойных стандартов". Если б были стандарты, хотя бы и двойные, можно было бы как-то договориться или же перехитрить противника. В современном же мире идет сквозная ломка границ, которой никто не управляет.

Я не люблю предварять свои слова замечанием об их важности (читатель сам разберется, что важно, а что нет), но сейчас скажу, потому что сложность темы явно не соответствует моим литературным способностям. Мы можем по-разному относиться к отдельным составляющим процесса (никому ничего не навязываю), но важно понять, что это единый процесс. Исчезновение самых разных "самодостаточных исключительностей": прав родителей на воспитание и наказание детей, прав мужа на жену, прав церкви на отделение греховного от "нормы", прав наций на "особый путь" развития, прав национальных экономик на уклонение от глобализации, прав науки на обладание особым методом познания, прав культуры на определение шедевров вне экономического контекста, прав человека отгородиться от того, к чему он испытывает брезгливость, а также от навязанного медиа образа мыслей, прав... придумайте дальше сами – все это нанизано на одну-единственную нитку. Очень важно также понять, что за нее никто не дергает – не родился еще человек, способный за нее дернуть.

В этой ситуации человек совершенно иначе формирует свой "капитал". В условиях локальных систем со своей иерархией ценностей мировоззрение тоже было заранее заданным. Отсюда у многих возникает впечатление, будто эмансипировавшиеся из этих систем люди более свободны и самостоятельны. Однако прохождение иерархической лестницы в таких системах, как "семья", "культура", "религия" и т.д., удержание себя с заданных рамках требовало очень больших усилий, что и формировало личность. Возможно, "стать" Биллом Гейтсом не менее проблематично, чем Рембрандтом или Франциском Ассизским, но такая постановка вопроса неверна. В рамках корпораций никто и не чувствует себя свободным. Ощущение свободы появляется лишь тогда, когда нынешний человек обращается к традиционным формам – к той же семье, культуре и т.д., поскольку там и только там границы действительно сняты, отсутствует как внутренняя иерархия, так и, соответственно, трудозатраты на прохождение "лестницы".

Аутодакафе
Элитарность сейчас, повторю, не исчезла, но определяется только уровнем потребления. Этим же объясняется и спектр эмоций, характерный для современного цивилизованного человека, то есть то чувство, которое он испытывает, глядя на попытки сохранить самодостаточные структуры. Это очень болезненная тема, но цивилизованный человек действительно не в силах понять действия сербов, вцепившихся мертвой хваткой в нематериальные ценности совсем неподалеку от мира уютных кафе. "Какие-то детсадовские обиды", - недоумевает бесподобный Николай Злобин, а Елена Трегубова клянется никогда не простить поджигавшим баррикады антиглобалистам "тот помоечный аромат, что во время саммита "Большой семерки" в Бирмингеме примешался к нежнейшей курице карри в местном индийском ресторане". По этой же причине подлинно цивилизованный человек будет с гораздо большим вниманием прислушиваться к гладко выбритому старичку-эсэсовцу из Латвии, чем к ветерану с "водкой и воблой", а на развязного телеведущего "Вестей", который одобрил убийство прозападного сербского премьера, посмотрит с гораздо большей брезгливостью, чем на благобразного кандидата в президенты США, пожелавшего скорой смерти Фиделю Кастро.

В моих словах нет иронии. Еще раз повторю – если б мы имели дело с двойными стандартами, проблема была бы решаемой.

Особенности этого эмоционального отношения в точности повторяют схему отношения к разным уровням самостоятельности. То есть "некультурные" формы протеста, не дозволенные сами по себе, позволяются тем, кто борется с самодостаточностью и замкнутостью культуры как таковой. Поэтому громить Макдональдсы в Белграде и жечь костры рядом с кафе, в котором кушает курицу Трегубова – плохо, а разрушать церкви, подменять "Джоконду" унитазом Дюшана, использовать нецензурную лексику – хорошо. И вновь повторю: самое грустное, что в этом нет никакого противоречия.

Цирк остался, но клоуны уехали

Одновременность снятия структурных барьеров с изменением принципов формирования человеком самого себя приводит к одному малозаметному, но характерному проявлению. Параллельно с кризисом науки и культуры появляется большое количество блестяще образованных людей. Мало кто знает, что Ксения Собчак, ставшая одним из символов упадка российской культуры, считает своими культурными ориентирами Набокова, Кундеру, Раневскую, Бунина и Сэлинждера. В принципе она лучше образована, чем ее сверстницы 20-30 лет назад. Это сродни эффекту эллинизма. Разрушение барьеров ведет к эффектному взрыву и быстрому сгоранию накопленного культурного потенциала. Размеется, нынешний взрыв не может идти ни в какое сравнение с эллинизмом, Возрождением или ситуацией начала XX века. Это, скорее, афтершок, вторичная утилизация накопленного материала. Откуда ни возьмись появляется огромное количество образованных и талантливых ксюш, но они уже не создают новую культуру, а прогуливают созданную до них. На фазу огня сил не хватило, и нам достался только вонючий серный дымок – примерно так сгорали позднесоветские спички, если кто помнит.

Пока среди распространителей этой потребительской культуры немало прекрасно образованных людей, но на вершине процесса уже утвердилось мнение, которое мне недавно довелось услышать от одной знакомой: "культурный человек – не тот, кто много читает, а тот, кто ходит в кафе".

Известно, что названия вещей живут дольше их сути. Мы по привычке говорим о великой европейской или российской культуре, не замечая, что являемся не носителями, а потребителями. Западный человек просто еще имеет возможность жить среди улыбок, бродить по средневековым улочкам, заходить в уютные кафе. Российский – еще помнит то мгновение, которое, как учили в школе, было чудным, видит развалины великих строек. Но те и другие уже не замечают, что от имени Линкольна и Пушкина, Леонардо и Королева говорят совсем другие люди.

Предстоящие – в ходе ли мусульманской иммиграции или каких-то других процессов изменения могут быстро снять этот внешний лоск. Жители Римской империи тоже никуда не исчезали и даже оставались в большинстве, но после разрушения главных атрибутов благополучия вдруг обнаружилось, что это уже совсем другие римляне. Так же и разрушение СССР вдруг сделало явным, что Пушкин, Толстой, Гагарин и 28 панфиловцев уже умерли. Но ведь еще в 90 году этого никто не замечал. Их наследие давно уже проедалось и прогуливалось, но мы по инерции считали его как бы совместно нажитым имуществом, а себя – полноценными участниками строительства. Последние годы, глядя вслед уходящим, каждый чувствует - уходит эпоха. Гаспаров, Ростропович, Фишер, Оскар Питерсон, Антониони, Бергман... Себя не обманешь. То есть обмануть можно - а смысл?

http://mike67.livejournal.com/175653.html