Осенняя но-стальгия.

Это был самый красивый мальчик в классе.
Он хорошо учился, смешно шутил, занимался карате, и всегда защищал своего друга, который совсем не умел драться, от хулиганов.
У мальчика была челка на один глаз, милая черная кудрявая собачка Лайка, для которой он сам сделал красивый поводок из проволоки и маминой застежки от сандалии, и набор юного фокусника, с которым он управлялся с потрясающей артистичностью.
Мальчик умел плести из соломы самые различные косички, выписывал юного техника, заправски выглаживал себе стрелки на брюках, выпиливал и выжигал красивые вазочки и вешалки из фанеры, умел проявлять фотографии, плести макраме, помогал маме вязать, и убирал в квартире, когда приходил со школы домой.
Он умел делать все то, что могли позволить себе уметь мальчишки из 80х, а мы вдвоем очень любили фантастику, Блока, и прыгать по гаражам в гололед.
И домой всегда расходились позже всех детей, когда уже его мама выходила на улицу, и, смущаясь, говорила, что уже поздно для двух второклассников гулять в такой час.
А еще он всегда был очень вежлив с девочками, не позволял себе и другим выражаться в их присутствии. Он был настоящим маленьким джентльменом.

А однажды он показал мне падающую звезду и спросил:
- Ты дождешься меня из армии?
- Я не могу обещать. Это же столько лет, мало ли что случится за это время.


Спустя 15 лет он предлагал взять водки и поехать к нему домой. Часто курил, по-прежнему не выговаривал буквы «ж» и «ш», и шутил все те же шутки, что и в детстве. Наверное, он был смущен.
Он стал носить потертые джинсы и ненавидеть стрелки на брюках. Научился варить сосиски и разучился говорить женщинам комплименты.
Он не стеснялся в выражениях, и находил это естественным.

Однажды мы выдумали свой алфавит, чтобы иметь возможность обмениваться записками на уроках.
Я писала ему письма и сочиняла стихи, красиво выписывая замысловатые буквы на листочке в клетку из школьной тетрадки. А потом делала красивый конвертик, запечатывала письмо свечкой или завязывала красиво красными веревочками, и опускала к нему в ящик.
А когда шла назад домой, заглядывала в свой ящик и видела там точно такой же конвертик, – каким-то образом он успевал раньше меня.
Мы светили фонариком друг другу в окно, когда лежали в постели, желая спокойной ночи, а на утро рассказывали друг другу, что приснилось.
Я учила его играть со мной на фортепиано в две руки, а он научился по самоучителю играть на семиструнной гитаре, и пел для меня песни, когда я приходила к нему домой.

Спустя 15 лет он снова написал мне письмо. Он написал в одноклассниках, что хочет меня жестко трахнуть.

Однажды он сказал, что хочет поцелуй. Это был поцелуй в щечку, и  мы навсегда запомнили эту дату. Он хотел, чтобы я поцеловала его в губы, а я смеялась,  краснела, и понимала, что люблю этого мальчугана больше жизни.

Он бросил меня в восьмом классе.  Мы так и не поцеловались. Я чуть не сошла с ума от боли. Он встречался по очереди со всеми моими подругами, а потом бросал их всех, но вряд ли кто-то из них знал и понимал его лучше, чем я. И никто не ждал его назад, кроме меня.

Он так и не женился. Он пьет водку, а потом засыпает, где бы и с кем-бы не находился.
Когда я смотрю на его руки, я могу рассказать историю каждого шрамика в подробностях. Я знаю наизусть линии на его руках.

Его бывшие пассии пишут мне, и рассказывают трогательные истории о том, как он ухаживал за ними в детстве. Они ждут от него каких-то шагов и не понимают, почему он молчит в ответ. И ищут у меня сочувствия.

Он шлет мне смс с просьбами о свидании.
А я понимаю, что он сделал для меня самое лучшее в моей жизни, – он бросил меня в восьмом классе.