письма

Перед нею лежала стопка белых, тетрадных листков, вырванных из школьных тетрадей её сына. Сын давно вырос, и жил чужой, непонятной для неё жизнью. А её жизнь проскользнула между пальцами цветной атласной лентой, не оставив ничего. Только сына.

Из распахнутого окна седьмого этажа хорошо слышалась жизнь чужая, суетливая и далекая. А в комнате тихо отбивали минуты старинные мамины часы с кукушкой.

Тик-так… Тик-так….

Неспешно и ритмично.

Лежал забытый кем-то обгрызенный карандаш на столе, старая-старая, старше, чем она, настольная лампа, пресс-папье, железная ваза с павлиньими перьями, и детская фотография в деревянной рамочке.  

Карандашом легко выводились строчки:

«Милый мой, я знаю, ты рядом; ты везде, вокруг меня, я дышу тобой, и не может быть иначе; желтый лист в окно – это весточка от тебя, лучик солнца по глазам – твоя улыбка, капельки дождя по щекам – твои прохладные поцелуи; ты обнимаешь меня в мягком сумраке, даже тень моя – это твоё отражение, оно сливается со мною в незаметной гармонии, и ты – ты рядом»

На втором листке вывелись другие строчки:

«Ты же понимаешь, в этом мире всё так сложно, невозможно гарантировать никакой стабильности, я не уверен в своём завтрашнем дне – так что же я могу предложить тебе? Я не говорю поэтому – вот он я, весь, бери меня таким, потому что я не уверен и в себе, в себе завтрашнем – понимаешь? Я знаю, ты всё поймёшь, как надо и сделаешь то, что подобает, и я пойму, и более того – я прошу, я настаиваю, я умоляю – забудь меня, вычеркни из своей жизни, поверь, что ничего не было, а всё только приснилось…Живи, живи, мой ангел…»

Не останавливаясь, взяла третий листок:

«Я гадаю, что ты сейчас делаешь, почему ты не спишь – ты ведь не спишь? Я даже боюсь на секунду помыслить, что это из-за меня, это было бы чудом. Откуда мне знать, что ты не спишь? Глупый вопрос, несуразный, я брожу, неприкаянный, под твоими окнами, и вижу, как меряешь шагами комнату, то и дело заламывая руки. Любимая моя, где мне еще быть сейчас, скажи? Нет такого места. И даже под твоим окном я, хоть и не чувствую себя чужим, но нагоняю тоску на дворовых котов. Но удивительно, именно сейчас я счастлив, потому что близок к тебе, как никогда. Выгляни в окно, любовь моя, хотя бы на секунду, на миг, ты увидишь меня, и даже, а вдруг, захочешь спуститься ко мне. Ты не выглянешь. Ты не знаешь, что я тут. Но я не уйду. Я буду до утра стоять здесь, моя родная, и смотреть на твои заснувшие окна»

Четвертый:

«Так ты говоришь, всё кончено. Что же, замечательно. Теперь у меня появится повод жить и доказать тебе, что я лучше, чище тебя, и поверь, я это сделаю. Я не держу на тебя зла, ты не можешь прыгнуть выше своей головы, ты даже не из тех, кто хотя бы попытается. Ты уже чуешь ветер перемен, и стремишься в своё одинокое и гордое будущее, пилигрим, неприрученный, и не научившийся любить. Мне жаль тебя. Искренне. Я только слегка могу понять, что творится в твоей закрытой на все замки душе. И не уверена, что ты и сам туда когда-нибудь заглядываешь. Тебе страшно. И этот страх гонит тебя всё дальше и дальше, внушая ложное ощущение жизни, и надоест, в конце концов, однообразными, повторяющимися картинками. Прощай»

Сложив четыре листочка самолетиками, она выпустила их из окна, в чужую жизнь чужих людей, потом взяла вязание и включила лампу. Она не знала, что письма прочли. Ещё меньше знала о том, как они, случайные, случайно повлияли на судьбы случайных людей.

Может быть, молодой художник, с утра до вечера просиживающий во дворе с мольбертом, купил на последние сбережения билет на поезд, и с трепетом в сердце представлял в сонном плацкарте свою любимую?

Может быть женщина, с раннею сединой и потухшими глазами, наконец-то улыбнулась и тихонько обняла постаревшего мужа, только теперь оценив его преданность?

Может быть, юная девушка обратила, наконец, внимание на робкого юношу, отводящего глаза при встрече и краснеющего от одной мысли о ней?

Может быть, та сильная, самостоятельная женщина из соседнего подъезда вдруг снова захотела почувствовать себя просто женщиной, которой никому и ничего не нужно доказывать?

А может быть, письма на рассвете сгрёб метлой сонный дворник и поджег вместе с опавшей за ночь листвой.

Она тихо спала. Сын не пришел домой ночевать. Но это уже было не важно, потому что она видела цветные сны, такие же, как в детстве, и там она снова училась летать.