Вот статья, посвященная Трагедии. Добавить нечего, вообще говорить нечего, когда перед глазами убитые дети. Не хочется верить, что взрывы спровоцировали спецслужбы, хотя ничто уже давно не удивляет... Но вот последним строкам статьи нельзя не верить.

Маша Гессен: 
Что мы знаем о Беслане

Каждый год 1 сентября директор школы, в которой учатся мои дети, объявляет минуту молчания в память о Беслане. Кажется, он, если не единственный, то один из очень немногих директоров, кто так поступает. Спасибо ему: в эту минуту молчания я подумала, что надо бы вспомнить, что нам известно о трагедии семилетней давности

Фото: Corbis/Fotosa.ru

Как по крайней мере половина России, я услышала о захвате школы в Беслане по радио, в машине, по дороге на работу: я ехала с торжественной линейки в школе, куда мой сын в тот день пошел в первый класс. До этого мы год прожили в Америке, где я занималась повышением своей профессиональной квалификации — тогда, через пару лет после 11 сентября, это означало почти исключительно изучение терроризма: абсолютное большинство моих одногруппников так или иначе пытались проникнуть глубже в эту тему. В частности, я прослушала курс Луизы Ричардсон, подробно разбиравшей огромное количество террористических «кейсов». Поэтому, когда я приехала на работу и мы стали обсуждать, как будем писать о Беслане, я сказала: «Будет штурм. Штурм бывает всегда». И это правда: захват заложников террористами всегда заканчивается штурмом; истории известно одно исключение, и это Буденновск.

И все равно в это невозможно было поверить. А то, какой именно будет штурм — что танки, подошедшие вплотную к зданию школы, будут в нее стрелять, невозможно было вообразить. В это до сих пор трудно поверить, и это, видимо, одна из причин, по которым мы плохо помним, что именно произошло в Беслане: все помнят, что погибли дети, но мало кто помнит, что спустя месяцы был суд, что суд этот, поразительным образом, был открыт для публики, продолжался долгие месяцы, и позволил, на основании показаний свидетелей, воссоздать четкую хронологию того, что произошло в Беслане и закончилось убийством более трехсот человек семь лет назад.

1 сентября огромное количество журналистов ринулись в Беслан, где собственно и расположен главный аэропорт Северной Осетии, обслуживающий Владикавказ. Рейсы на Беслан были отменены, вслед за ними и рейсы в другие относительно близлежащие города, так что лететь приходилось через Ростов-на-Дону, оттуда более шестисот километров на машине. Но два самых известных на Кавказе русскоязычных журналиста так и не долетели до Ростова. Корреспондент Радио «Свобода» Андрей Бабицкий был задержан в аэропорту «Внуково»: его якобы заподозрили в том, что у него в багаже взрывчатка; спустя несколько часов его отпустили, но вылететь на Кавказ он так и не смог. Анну Политковскую никто не задерживал, но она зарегистрировалась на три рейса, прежде чем смогла вылететь в Ростов. Перед вылетом она несколько раз говорила по телефону с Ахмедом Закаевым, представителем президента самопровозглашенной Чеченской республики Аслана Масхадова, и получила от него предварительное согласие на участие Масхадова в переговорах с террористами, даже в отсутствие гарантий безопасности для находившегося в розыске чеченского лидера. В самолете Политковская потеряла сознание; к тому времени как самолет приземлился, она впала в кому. Два дня спустя ее в тяжелом состоянии доставили в Москву, где врачи констатировали отравление неизвестным токсином, нанесшим тяжелейший вред почкам, печени и эндокринной системе.

В результате Беслан стал практически единственным крупным событием, связанным с Чечней, о котором Политковская почти не писала. Однако одна ее статья была поразительной: 28 августа 2006 года Политковская опубликовала в «Новой газете» выдержки из служебной переписки МВД, из которых следует, что человек, задержанный за 4 часа до захвата школы, предупредил о готовящемся теракте. Его предупреждение было проигнорировано; даже дополнительных мер предосторожности в День знаний в Беслане не было.

Во время кризиса в Беслане фактически действовали два разных оперативных штаба. Один подчинялся президенту Северной Осетии Александру Дзасохову, другой — ФСБ. Работа штабов не то что не была скоординированной: периодически между ними происходили столкновения. В первые часы кризиса террористы передали записку с номером мобильного телефона и списком из пяти человек, с которыми они хотели вступить в переговоры. В списке была фамилия Дзасохова. Но когда президент республики попытался пройти в школу, окружившие ее федеральные бойцы не позволили ему это сделать. Дзасохов продолжил попытки организовать переговоры: на второй день кризиса он связался с Закаевым и достиг с ним договоренности, которой днем раньше уже достигла Политковская: оставалось попытаться организовать проезд Масхадова на территорию республики, города и школы. Кроме того, Дзасохов организовал переговоры с участием бывшего президента Ингушетии Руслана Аушева. Тот вывел из школы двадцать шесть человек — женщин с грудными детьми. Он также вынес письмо, адресованное Владимиру Путину, и содержавшее список требований: независимость для Чечни, вывод войск, окончание военных действий.

Очевидно, что террористы были готовы к переговорам. В подобных случаях в большинстве стран кризис затягивается надолго — бывает, что на несколько недель, а бывает, что и больше чем на год: власти сначала договариваются о гуманных условиях содержания заложников, о поставках еды и питья для них, потом пытаются вызволить самых слабых и ненужных, потом других — берут, иными словами, террористов измором и одновременно готовят хорошо спланированный, максимально безопасный для заложников штурм. Но Москва отказывалась вступать в какие бы то ни было переговоры.

В час дня 3 сентября бойцы МЧС, в соответствии с соглашением, достигнутым накануне Аушевым, убрали с территории школы тела мужчин, убитых террористами в первые часы кризиса. Спустя несколько минут прозвучали два взрыва. К этому моменту большинство заложников находились в спортивном зале. Они были обезвожены — многие начали пить собственную мочу. Они знали, что помещение, буквально набитое людьми, заминировано: они видели, как террористы подвешивали взрывчатку. Два террориста постоянно держали ногу на педалях, соединенных с минами.

Но два взрыва, прозвучавшие с промежутком в считанные секунды, не имели никакого отношения к этим педалям. По свидетельствам очевидцев, они стали результатом двух выстрелов из гранатометов по спортивному залу. Иными словами, стреляли федералы. Выжившие заложники описывали «огненный шар», ворвавшийся в помещение, и огромную дыру, образовавшуюся в потолке. Начался пожар.

Террористы пытались спасти себя и заложников: часть заложников — тех, кто еще был способен передвигаться самостоятельно, — погнали из физкультурного зала в столовую. Тех, кто остался в зале, заставили встать в окнах, из которых уже повылетали стекла, и кричать русским солдатам, что они стреляют по заложникам, по женщинам и детям. Они и стреляли — из танков, минометов и огнеметов, все это с самого близкого расстояния. Многие из тех, кто погиб в спортивном зале, сгорели заживо. Местная милиция пыталась остановить стрельбу — кто-то из милиционеров, по свидетельствам очевидцев, чуть ли не кидался на танки. Стрельба продолжалась. Всего погибли 312 человек, включая десять бойцов ЦСН ФСБ, пытавшихся спасти заложников.

Это, в самых общих чертах, то, что мы знаем о Беслане семь лет спустя. Есть версия, что и сам теракт, и его трагическая развязка были частью заговора, как-то связанного с прозвучавшей десять дней спустя инициативой Путина об отмене выборов губернаторов. Я думаю, все гораздо хуже: это не заговор. это устройство нашей жизни и нашего государства. Оно таково, что повседневная неразбериха и пренебрежение человеком превращается в невообразимую жестокость.

 http://www.snob.ru/selected/entry/40251