Яков Есепкин На смерть Цины

 Яков Есепкин

На смерть Цины

Четыреста семьдесят третий опус

Грасс не вспомнит, Версаль не почтит,

Хрисеида в алмазах нелепа,

Эльф ли темный за нами летит,

Ангел бездны со адского склепа.

Но легки огневые шелка,

Всё лиются бордосские вина,

И валькирий юдоль высока,

Станет дщерям хмельным кринолина.

Лишь картонные эти пиры

Фьезоланские нимфы оставят,

Лак стечет с золотой мишуры,

Аще Иды во хвое лукавят.

Четыреста семьдесят четвертый опус

Всех и выбили нощных певцов,

Сумасшедшие Музы рыдают,

Ангелочки без тонких венцов

Царств Парфянских шелка соглядают.

Хорошо днесь каменам пустым

Бранденбургской ореховой рощи

Бить червницы и теням витым

Слать атрамент во сень Людогощи.

Веселитесь, Цилии, одно,

Те демоны влеклись не за вами,

Серебристое пейте ж вино,

Украшенное мертвыми львами.

Четыреста семьдесят пятый опус

Подвенечные платья кроты
Сотаили для моли в комодах,
Цахес зол, а пурпурные рты
Шелкопрядов толкуют о модах.

Се камелии, нежат они
Дам бальзаковских лет и служанок,
Тайно Эстер манили огни
К юной Кэри от вей парижанок.

Источись, вековая тоска,
Нас оплакали суе теноры,
Падшей оперы столь высока
И лиются под ней фа миноры.
.
Четыреста семьдесят шестой опус

Тайной вечери бледных детей
Берегут фарисеи теченье,
Вьются локоны близу ногтей,
Свечки смерти вершат обрученье.

Орлеанскую деву любить
Розокудрым вольготно амурам,
Разве детки венечных убить
И могли насмех угличским курам.

Бьют начиние, трюфли едят,
Пьют не чокаясь фата-морганы,
И кровавые тени следят
В царских операх Юзы и Ханы.