Верные католики приветствуют папу Франциска. Фото: Reuters
Восемьсот тысяч корейцев пришли 16 августа на площадь Кванхвамун, в самом центре Сеула, чтобы приветствовать папу Франциска, который сейчас находится в Корее. Последний раз подобное скопление народа корейская столица видела тридцать лет назад, в 1982 году, когда в Корею приезжал предшественник Франциска, папа Иоанн Павел II. Даже гигантские антиправительственные демонстрации летом 1987 года собирали меньше людей.
Без колонизаторов
В массовом сознании Южная Корея обычно не воспринимается как католическая страна, но данные последних исследований показывают: примерно 10 процентов всего корейского населения (более пяти миллионов человек) считают себя католиками. Вдобавок католическая церковь в Корее растет быстрее, чем все остальные конфессии: за последние двадцать лет доля верующих по-католически в населении увеличилась больше чем в полтора раза, с шести до упомянутых выше десяти процентов. Ни главные соперники католиков – протестанты (тоже весьма влиятельные в Корее), ни представители таких традиционных для Кореи конфессий, как буддизм и конфуцианство, подобными успехами похвастаться не могут.
На первый взгляд этот успех кажется странным. В большинстве католических или полукатолических неевропейских стран история распространения этого вероучения началась с колонизации страны той или иной католической державой Европы. Так стали католическими страны Латинской Америки и Филиппины, именно таким образом распространилась эта религия и во Вьетнаме. Однако Корея никогда не была колонией католических государств Европы, связи с ними были на протяжении большей части корейской истории слабыми.
Действительно, ранняя история корейского католицизма интересна и даже в чем-то уникальна. Католицизм проник в Корею и на первом этапе рос там не в результате усилий иностранных миссионеров, как было в большинстве «новых» католических стран, а опосредованно, в результате спонтанного распространения христианской литературы.
Дочитались до Христа
История корейского католицизма начинается в середине XVIII столетия, когда перед молодыми корейскими интеллигентами в очередной раз встал извечный вопрос «Что делать?». К тому времени в интеллектуальной жизни Кореи уже несколько столетий доминировало неоконфуцианство, то есть тот специфический вариант конфуцианства, который в XI веке был разработан Чжу Си и его философской школой. К XVIII столетию учение это выродилось в нечто совершенно схоластическое, так что неоконфуцианские мудрецы могли провести всю свою жизнь в бесконечных спорах о соотношении начала «ли» и начала «ци» как двух движущих сил Вселенной.
Однако эти споры не слишком увлекали молодежь. По каким-то причинам (то ли под влиянием развития производительных сил, как учил нас старый добрый марксизм, то ли из-за естественной усталости от слишком уж засидевшейся ортодоксии, то ли еще почему) молодых образованных корейцев стали все больше интересовать совсем другие вопросы. Им очень хотелось узнать, как можно построить подъемный кран, какие рецепты порохов существуют, где находится страна Италия и крутится ли Солнце вокруг Земли (или же наоборот). Ответов на эти вопросы в неоконфуцианских текстах найти было нельзя, так что молодые, любопытные и слегка фрондирующие умы стали активно читать переводы западных сочинений, которые как раз на эти вопросы и давали ответ. Переводы эти попадали в Корею из Китая, где их делали европейские католические миссионеры. Разумеется, переводили они эти тексты не на корейский язык, к которому тогда никто, включая и самих корейцев, не относился всерьез, а на древнекитайский, который играл тогда в странах Восточной Азии примерно такую же роль, как латынь в странах средневековой Европы.
Понятно, что в подобных переводных книгах ссылки на христианство делались по поводу и без повода – в конце концов, авторы переводов и затеяли весь этот проект во многом для того, чтобы использовать интерес к естественным наукам в целях ловли азиатских душ. Разумеется, поначалу главной и, возможно, единственной целью миссионеров-переводчиков был Китай, где их надежды так и не оправдались. Зато они вполне оправдались в Корее. Начитавшись западных миссионерских трактатов, многие корейские интеллигенты прониклись прочитанным и решили, что отныне они являются христианами.
На плаху за христианский модернизм
Впрочем, они понимали, что католическое христианство по определению требует священников. Поэтому в 1784 году Ли Сан-хун, христианский активист, сумел устроиться в корейскую миссию, которая отправлялась в Китай. Это было необходимо потому, что в Корее в те времена свободный выезд за границу был запрещен, так что ехать в чужие страны кореец мог тогда только в официальном качестве. В Пекине Ли Сан-хун, как и планировалось, вступил в контакты с иностранными миссионерами, крестился и вернулся домой с внушительной коллекцией миссионерских сочинений.
Однако корейское правительство, до этого склонное игнорировать причуды молодых интеллигентов, крайне обеспокоилось, когда католицизм стал распространяться по стране с немалой скоростью, причем затрагивая в первую очередь элиту. Распространение христианства не нравилось властям по двум причинам. Во-первых, у правительства существовало опасение, что христиане станут «пятой колонной» западных империалистических сил (опасность, исходящая от таких сил, в Корее недооценивалась, но и не игнорировалась полностью). Во-вторых, новообращенные католики наотрез отказывались приносить жертвы духам предков, что, по традиционным представлениям, обрекало эти души на голод и страдания в загробном мире. Таким образом, принятие христианства означало, что человек начинал игнорировать едва ли не основные конфуцианские заветы, касающиеся «сыновьей почтительности», и вообще вел себя, по тогдашним корейским представлениям, крайне аморально.
В правительстве решили, что с ситуацией надо разобраться, и приступили к наведению порядка. Христианство было запрещено, но довольно быстро выяснилось, что сторонники этой странной и аморальной ереси нагло игнорируют официальные запреты. В результате правительство от увещеваний и мягких угроз перешло к арестам, пыткам и казням, и в Корее появились первые мученики. Считается, что первым погибшим за веру стал казненный в 1791 году Павел Ли Чи-чжун, которого папа Франциск 16 августа этого года причислил к лику святых. Одновременно с Павлом Ли Чи-чжуном 16 августа было канонизировано еще 123 корейца, погибших в годы гонений на христианство – в добавление к тем 103 корейским мученикам, которых Католическая церковь канонизировала еще в 1984 году. Конечно, на первый взгляд количество мучеников кажется большим, но в действительности во время гонений, которые с разной интенсивностью продолжались почти столетие, до 1870-х годов, за веру погибло куда больше корейцев – по разным оценкам, от четырех до десяти тысяч человек.
Христианская «пятая колонна»
Надо сказать, что и корейские католики временами совершали поступки, подтверждвшие худшие подозрения властей. В 1801 году при случайном досмотре (в самом прямом смысле – рутинной «проверке на дорогах») полицией был арестован католический активист Александр Хван Саён, который собирался нелегально перейти корейско-китайскую границу. При нем находилось пространное письмо, которое он намеревался доставить китайскому двору и западным миссионерам. В письме он описывал страдания верующих и от имени корейских католиков просил Запад и Китай о военном вмешательстве и фактическом взятии Кореи под протекторат. Попытка эта окончилась ничем – даже если бы письмо не было перехвачено, ни желания, ни возможности для подобной гуманитарной интервенции (или, если хотите, интернациональной помощи) в то время ни у Китая, ни у Запада не было. Тем не менее реакция корейских властей на перехват подобного послания вполне предсказуема и понятна.
К тому времени на корейской сцене стали появляться и настоящие иностранные миссионеры-нелегалы, которые переходили границу для ведения миссионерской работы. Почти все они рано или поздно выявлялись корейскими «компетентными органами» и после прохождения соответствующих процедур (корейский вариант дыбы, переламывание костей и прочее, вполне предсказуемое с учетом времени и места) отправлялись на плаху.
Первым таким нелегалом стал китайский католик отец Чжоу Вэньмо, который тоже был в этом году причислен к лику святых папой Франциском. Чжоу Вэньмо перешел границу в 1794 году и продержался на нелегальном положении шесть лет. В XIX веке в Корею стали пробираться и французские миссионеры, а в 1840-е годы католическое подполье отправило за границу на учебу Андрея Ким Тэгона, который стал первым корейским священником. Закончив семинарию в Макао, он вернулся в Корею на нелегальную работу. Сохранившиеся письма показывают, что никаких иллюзий по поводу своей судьбы у него не было – действительно, он был казнен в 1846 году, продержавшись в подполье чуть более года.
Впрочем, рядовые католики тоже гибли в немалых количествах – в их числе, кстати, и прямой предок нынешнего главы Корейской католической церкви кардинала Иосифа Ём Сучжона, казненный вместе со своими родителями в 1850 году. Последние массовые расправы с христианами имели место в конце 1860-х годов (и были использованы как предлог для малоудачной французской интервенции).
Католический прогресс победил
Однако усилия и политиков, и заплечных дел мастеров принесли лишь скромный результат – искоренить «западное учение» не удавалось, католическое подполье продолжало существовать и постепенно расти. Главную роль в этом играло то обстоятельство, что католицизм (равно как и проникший в Корею столетием позже протестантизм) в глазах корейцев с самого начала стал религией модернизации, религией гелиоцентрической системы, евклидовой геометрии и ньютоновской физики. Те, кто хотел создать новую Корею, неизбежно становился читателем католических текстов, и в итоге чаще всего католиком (или же, с конца XIX века, протестантом). Если принимать во внимание, что в странах Европы католическая иерархия тогда занимала весьма консервативные, чтобы не сказать реакционные, позиции, такая роль католичества в Корее может показаться несколько парадоксальной. Однако в итоге именно те исторические силы, к рождению которых имел самое прямое отношение католицизм, победили – и их победа позволила католицизму стать влиятельной силой в стране, в которой у него никогда не было силовой, административной и полицейской поддержки.
