И Венецию полюбишь
Без ума и всей душой...
Петр Вяземский



Столько захватывающих историй связано с Венецией, сколько слов сказано о ней, сколько раз ее изображали художники, столько в Венеции создано и ей посвящено  прекрасной музыки, сколько людей любили ее и поклонялись ей…  Венеция уже давно не существует сама по себе, без шлейфа рождаемых ею ассоциаций и аллюзий. Она всегда предстает перед нами под маской "венецианского мифа", в ореоле бесчисленных, созданных за века художественных образов. Не все видели Венецию воочию, но все знакомы с ней, знают ее. У каждого народа, не говоря уж о каждом человеке, свои источники этого знания. Если говорить о литературной Венеции, то для англичан – это Джордж Байрон и Генри Джеймс, для американцев – Эрнест Хемингуэй, для немцев – Томас Манн, для нас, выросших в лоне русской культуры, – это прежде всего Павел Муратов с его несравненными "Образами Италии" и русские поэты: Блок, Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Бунин, Волошин, вечно влюблённый в Венецию Бродский.


 

Русская "литературная венециана" очень обширна. Образ Венеции в русской поэзии  даже стал темой высоконаучных диссертаций. Представляю себе, как были бы изумлены сами поэты, если бы им довелось прочитать изобилующие сложными терминами тексты о строках, которые они сочиняли, покачиваясь в гондоле, сидя за столиком кафе или посматривая на канал из окна гостиницы.

Набережная дельи Скьявони

Я отобрала для своего "венецианского калейдоскопа" стихи поэтов минувшего и нынешнего веков. Единственное исключение - стихотворение Петра Вяземского. Написанное в середине 19 столетия, оно звучит настолько современно, что, кажется, из этих строк вышла вся дальнейшая русская венециана. В моей подборке есть стихи (иногда в отрывках) знаменитые и малоизвестные, некоторые имена, возможно,  будут для кого-то новыми. Стихотворные строфы я попыталась сочетать со своими фотографиями, видами сегодняшней Венеции. Соединить схожие мотивы на фото и в стихах оказалось не очень легким делом – в одном и том же стихотворении могут упоминаться и Святой Марк, и крылатый лев, и гондолы, и каналы,   в то время как фотосюжеты логично объединять по темам.


Моя подборка стихов не претендует на полноту, и у  меня не было цели напрямую иллюстрировать стихи. Я просто хотела показать вам то, что видели вокруг себя поэты, вдохновляясь Венецией. За достоверность пейзажа можно поручиться, ведь Венеция   почти не изменилась в течение веков (в чем можно убедиться, посмотрев на картины Гварди и Каналетто), что уж говорить о последнем столетии.  Разве что  воспетых  многими поэтами голубей на пьяцце Сан Марко уже нет.



Сан Джорджо  Маджоре

В первой части нашего литературного путешествия я приглашаю вас погулять вокруг собора Сан Марко и Палаццо Дожей, а потом  покататься по венецианским каналам на гондоле. Во второй части мы проплывем на водном трамвае вапоретто по Большому каналу и посмотрим на него с моста Риальто.

Санта Мария делла Салюте

Город чудный, чресполосный –
Суша, море по клочкам, -
Безлошадный, бесколёсный,
Город - рознь всем городам!
Пешеходу для прогулки
Сотни мостиков сочтёшь;
Переулки, закоулки, -
В их мытáрствах пропадёшь.
Вместо улиц - коридоры,
Где народ валит гуськом,
Зданья - мраморные горы,
ИзваЯнные резцом.
Здесь - прозрачные дороги
И в их почве голубой
Отражаются чертоги,
Строя город - под водой.
Экипажи - точно гробы,
Кучера - одни гребцы.
Рядом - грязные трущобы
И роскошные дворцы.
Нищеты, великолепья
Изумительная смесь;
Злато, мрамор и отрепья:
Падшей славы скорбь и спесь!..
Торжествуя над веками
И над злобною враждой,
Он цветёт ещё пред нами
Всемогущей красотой...
Петр Вяземский, 1853

Вид на Пьяцетту с колокольни Сан Марко

Золотая голубятня у воды,
Ласковой и млеюще-зеленой;
Заметает ветерок соленый
Черных лодок узкие следы.

Сколько нежных, странных лиц в толпе.
В каждой лавке яркие игрушки:
С книгой лев на вышитой подушке,
С книгой лев на мраморном столбе.

Как на древнем, выцветшем холсте,
Стынет небо тускло-голубое…
Но не тесно в этой тесноте
И не душно в сырости и зное.
Анна Ахматова,1912

На молу и ветрено и ярко,
Пеной стынет моря влажный пыл.
В давний день здесь лев святого Марка
Омочил концы державных крыл.

С той поры плывут волнами годы,
Трепет волн всё так же чист и синь,
Так же о дарах святой свободы
Возвещает стройная латынь.

Этот звон — и этот камень серый...
Если ж взгляд на Локрум подниму —
Вижу в дымке царственной галеры
Плавно уходящую корму.
Лидия Алексеева

Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь — больной и юный —
Простерт у львиного столба.

На башне, с песнию чугунной,
Гиганты бьют полночный час.
Марк утопил в лагуне лунной
Узорный свой иконостас.

В тени дворцовой галереи,
Чуть озаренная луной,
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой.

Всё спит — дворцы, каналы, люди,
Лишь призрака скользящий шаг,
Лишь голова на черном блюде
Глядит с тоской в окрестный мрак.
Александр Блок, 1909 



Саломея с головой Иоанна Крестителя.
Мозаика  в баптистерии Сан Марко, упомянутая в стихотворении Блока

Крылатый лев, венчающий колонну на Пьяцетте

Pax tibi, Marce, evangelista meus.3
(Надпись на книге, которую держит
в лапах лев святого Марка)

Кем открыт в куске металла
Ты, святого Марка лев?
Чье желанье оковало
На века — державный гнев?
«Мир тебе, о Марк, глашатай
Вечной истины моей».
И на книгу лев крылатый
Наступил, как страж морей.
Полузверь и полуптица!
Охраняема тобой,
Пять веков морей царица
Насмехалась над судьбой.
В топи илистой лагуны
Встали белые дворцы,
Пели кисти, пели струны,
Мир судили мудрецы.
Сколько гордых, сколько славных,
Провожая в море день,
Созерцали крыл державных
Возрастающую тень.
И в святые дни Беллини
Ты над жизнью мировой
Так же горд стоял, как ныне
Над развенчанной страной.
Я — неведомый прохожий
В суете других бродяг.
Пред дворцом, где жили дожи,
Генуэзский вьется флаг;
Не услышишь ты с канала
Тасса медленный напев;
Но, открыт в куске металла,
Ты хранишь державный гнев.
Над толпами, над веками,
Равен миру и судьбе,
Лев с раскрытыми крылами
На торжественном столбе.
Валерий Брюсов, 1902

Часовая башня с гигантами (маврами),  отбивающими время,
которые упоминаются в стихотворениях Блока и Гумилева.

Вид на часовую башню и квадригу Лисиппа на фасаде Сан Марко




Поздно. Гиганты на башне
Гулко ударили три.
Сердце ночами бесстрашней,
Путник, молчи и смотри.

Город, как голос наяды,
В призрачно-светлом былом,
Кружев узорней аркады,
Воды застыли стеклом.

Верно, скрывают колдуний
Завесы черных гондол
Там, где огни на лагуне
— Тысячи огненных пчёл.

Лев на колонне, и ярко
Львиные очи горят,
Держит Евангелье Марка,
Как серафимы крылат.

А на высотах собора,
Где от мозаики блеск,
Чу, голубиного хора
Вздох, воркованье и плеск.

Может быть, это лишь шутка,
Скал и воды колдовство,
Марево? Путнику жутко,
Вдруг… никого, ничего?

Крикнул. Его не слыхали,
Он, оборвавшись, упал
В зыбкие, бледные дали
Венецианских зеркал.
Николай Гумилев, 1913



Вечер на пьяцце Сан Марко

Подозреваю, что в раю
есть указатели "К Сан-Марко",
и дождь, и шар, парящий ярко,
и винт, вплетающий струю
в блаженство, налитое всклянь, -
и там не поздно и не рано,
как в стеклодувне на Мурано,
сушить лирическую ткань.
Алексей Пурин

Кампанила Сан Марко

Адриатика плачет... Из дальней страны
Донеслась ко мне жалоба бледной волны
«Умерла, умерла Кампанила!»
И я вижу, как город тоскою объят,
Как печальны каналы и мрамор палат,
Как волшебница моря уныла. –
И гондолы грустнее, чем прежде, скользят
По каналам немым, как могила,
Словно черные лебеди горя и зол...
Отуманены образы мрачных гондол…
Все твердит: «Умерла Кампанила!»

Головачевский С., 1902
На разрушение колокольни Св. Марка в Венеции
В 1902 году колокольня неожиданно рухнула. Она была восстановлена на том же месте в 1912 году.

Вид на Венецианскую лагуну с кампанилы Сан Марко

....И далёко,
За каналы, за лежавший плоско
И сиявший в тусклом блеске город,
За лагуны Адрии зеленой,
В голубой простор глядел крылатый
Лев с колонны. В ясную погоду
Он на юге видит Апеннины,
А на сизом севере - тройные
Волны Альп, мерцающих над синью
Платиной горбов своих ледЯных...
Иван Бунин, 1913

И вот другой собор... Был смуглый
Закат и желтоват и ал,
Когда впервые очерк круглый
Мне куполов твоих предстал.
Как упоительно неярко
На плавном небе, плавный, ты
Блеснул мне, благостный Сан-Марко,
Подъемля тонкие кресты!
Ложился, как налет загара,
На мрамор твой — закатный свет...
Мне думалось: какою чарой
Одушевлен ты и согрет?
Что есть в тебе, что инокиней
Готова я пред Богом пасть? —
Господней воли плавность линий
Святую знаменует власть.
Пять куполов твоих — как волны...
Их плавной силой поднята,
Душа моя, как кубок полный,
До края Богом налита.
София Парнок, 1914

Вавилонская башня, мозаика в  соборе Сан Марко

Змеино-зелено и львино-золотисто,
И по фазаньему, павлиньему пестро,
Но все притушено и лиловато-мглисто,
И вдруг из сумрака колонное ребро.
Юрий Иваск,   1960





Порта де ла Карта ("Бумажные" врата)  - один из парадных входов в Палаццо Дожей 

Картинки, знакомые с детства,
тебе показали в Венеции –
и кремовый торт Сан Марко,
и сонмы сбежавших из зоопарка
крылатых львов, туристов и голубей,
И небо, воды голубей...
И воду, глубже неба, с опрокинутыми мостами.
И предчувствие цунами.
Евгений Рейн

...Свет разжимает ваш глаз, как раковину; ушную
раковину заполняет дребезг колоколов.
То бредут к водопою глотнуть речную
рябь стада куполов.
Из распахнутых ставней в ноздри вам бьет цикорий,
крепкий кофе, скомканное тряпье.
И макает в горло дракона златой Егорий,
как в чернила, копье.
Иосиф Бродский,1982

Веницейской жизни, мрачной и бесплодной,
Для меня значение светло.
Вот она глядит с улыбкою холодной
В голубое дряхлое стекло.

Тонкий воздух кожи, синие прожилки,
Белый снег, зеленая парча.
Всех кладут на кипарисные носилки,
Сонных, теплых вынимают из плаща.

И горят, горят в корзинах свечи,
Словно голубь залетел в ковчег.
На театре и на праздном вече
Умирает человек.

Ибо нет спасенья от любви и страха,
Тяжелее платины Сатурново кольцо,
Черным бархатом завешенная плаха
И прекрасное лицо.

Тяжелы твои, Венеция, уборы,
В кипарисных рамах зеркала.
Воздух твой граненый. В спальнях тают горы
Голубого дряхлого стекла.

Только в пальцах — роза или склянка,
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?

Черный Веспер в зеркале мерцает,
Все проходит, истина темна.
Человек родится, жемчуг умирает,
И Сусанна старцев ждать должна.
Осип Мандельштам. 1920

Лестница гигантов в Палаццо Дожей


Фигуры тетрархов, 4 век.


Мост Вздохов, соединяющий Палаццо Дожей с тюрьмой

Как мрачен в кровавом закате
Тяжелый тюремный карниз!
Мост вздохов, молитв и проклятий
Над черным каналом повис.

Налево – дворец лучезарный,
Ряды раззолоченных зал, -
В них где-то таился коварный
Всесильный паук – Трибунал;

Под крышей свинцовой направо –
Ряд каменных узких мешков...
От блеска, почета и славы
До гибели – двадцать шагов.
Василий Сумбатов

Вид из окошка на Мосту Вздохов.


Ящик для анонимных доносов в Палаццо Дожей

Мокрая кОновязь пристани. Понурая ездовая
машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну.
Скрипичные грифы гОндол покачиваются, издавая
вразнобой тишину.
Чем доверчивей мавр, тем чернее от слов бумага,
и рука, дотянуться до горлышка коротка,
прижимает к лицу кружева смятого в пальцах Яго
каменного платка.

Иосиф Бродский, 1982

Ленивый плеск, серебряная тишь,
дома – как сны. И отражают воды
повисшие над ними переходы
и вырезы остроконечных ниш.

И кажется, что это длится годы...
То мгла, то свет, - блеснет железо крыш,
и где-то песнь. И водяная мышь
шмыгнет в нору под мраморные своды.

У пристани заветной, не спеша,
в кольцо я продеваю цепь. Гондола,
покачиваясь, дремлет, - чуть дыша
прислушиваюсь: вот, как вздох Эола,
прошелестит ко мне ее виола....
И в ожиданье падает душа.
Сергей Маковский, 1926

Площадь перед церковью Санти Джиованни э Паоло и Скуолой Гранде ди Сан Марко.
Любимый уголок Венеции Иосифа Бродского.


Памятник кондотьеру Бартоломео Коллеони  и  Скуола Гранде ди Сан Марко.


Работа Джиованни Беллини,  Скуола Гранде ди Сан Марко

Той Венеции невозвратимой
Не забыть! Струится вода
И одеты серебряным дымом
Купола, кампанила, суда.

Плещут волны в изножья ступеней,
И навек в колдовство вплетены
Кружевной беломраморный гений
И белье вдоль кирпичной стены.

В узких улочках дремлют преданья
И царит кондотьер над землей
Завороженное мирозданье,
Адриатики сон золотой!

Здесь мосты упоенно-горбаты,
И старик-гондольер все поет,
Здесь резные палаццо-палаты
Переполнили сердце мое!

А в витринах старинные смальты
О купеческих "гатах" рассказ...
Мне бы, в сумерках, к Pоnte Rialto
Перед смертью пройти еще раз!
Дмитрий Балашов

В Венеции, где голуби давно
Теснят к воде собор Святого Марка.
В Венеции, где пристаней полно,
Но нет зато троллейбусного парка.
В Венеции, которая сама
Похожа на одну большую пристань.
В Венеции, где море все дома
Подчеркивает линией волнистой.
В Венеции, где ты на пару дней
Поселишься в каком-нибудь палаццо,
Заметить вдруг, что здесь у них сильней
От сырости обои пузырятся.
Дмитрий Смагин

Ты снилась мне, Венеция, по Джеймсу,
Завернутая в летнюю жару,
С клочком земли, засаженным цветами,
И полуразвалившимся жильем,
Каналами изрезанная сплошь.

Ты снилась мне, Венеция, по Манну,
С мертвеющим на пляже Ашенбахом
И смертью, образ мальчика принявшей.
С каналами? С каналами, мой друг.
Александр Кушнер, 1974

Резные фасады, узорные зданья
На алом пожаре закатного стана
Печальны и строги, как фрески Орканья, —
Горят перламутром в отливах тумана...
Устало мерцают в отливах тумана
Далеких лагун огневые сверканья...
Вечернее солнце, как алая рана...
На всем бесконечная грусть увяданья.
О пышность паденья, о грусть увяданья!
Шелков Веронеза закатная Кана,
Парчи Тинторетто... и в тучах мерцанья
Осенних и медных тонов Тициана...
Как осенью листья с картин Тициана
Цветы облетают... Последнюю дань я
Несу облетевшим страницам романа,
В каналах следя отраженные зданья...
Венеции скорбной узорные зданья
Горят перламутром в отливах тумана.
На всем бесконечная грусть увяданья
Осенних и медных тонов Тициана.
Максимилиан Волошин, 1910

Венеция на закате: "и в тучах мерцанья осенних и медных тонов Тициана"...

http://marinagra.livejournal.com/92749.html

marinagra