Оригинал взят у 
ana_lee в Veruschka von Lehndorff: босоногая графиня
Она на десять лет старше Твигги, и на тридцать пять – Кейт Мосс. В эпоху, когда слово «супермодель» звучит анахронизмом, самое время вспомнить о той, которая была самой первой из них. Графиня Вера Готтлиб Анна фон Лендорфф, или просто Верушка.
Она дружила с Сальвадором Дали, Эйлин Форд и Дианой Вриланд, получала десять тысяч долларов за выход и «служила музой» самых знаменитых дизайнеров, от Ив-Сен Лорана до Пако Рабанна. За десятилетие модельной карьеры у Верушки скопилось больше восьмисот журнальных обложек, из них, по меньшей мере одиннадцать – обложек Vogue. В фэшн-мире это приравнивается к одиннадцати «Оскарам», но Вера фон Лендорфф оставила свой след и в кино тоже: ее пятиминутное появление в фильме Антониони «Фотоувеличение» (она входит в кадр со словами «А вот и я») было признано самой сексуальной сценой в истории кинематографа.
Ее именем называют модные магазины, у косметического брэнда MAC есть губная помада «Верушка», поп-группа Suedes поместила ее фото на обложку своего альбома… Во всем мире Верушку считают легендой – тем более удивительно, что эта легенда еще жива. И не только жива, но полна сил и творческих планов. В следующем году Верушке исполняется семьдесят. Она живет в Бруклине, со своим любовником, музыкантом Мишей Вашке, и с восемью кошками. Каждое утро Верушка надевает темные очки, садится на велосипед и отправляется на прогулку по окрестностям – «за вдохновением». Она – художница, причем художница авангардная, которая рисует красками, но вместо полотна использует собственное тело.
Верушка фон Лендорф. Приступ древности
Автор: Иван Куликов
"Rolling Stone", №53
69-летняя прусская графиня Верушка фон Лендорф, первая супермодель в мировой истории, за свою жизнь успела побывать музой Микеланджело Антониони и Сальвадора Дали, а также стать героиней фильма Пола Моррисси.
Главную в мире коммуникационную трубу - кабель, проложенный по дну Атлантики, - регулярно пучит от цифровой интоксикации. Прокуренный голос бывшей супермодели, прусской графини Веры Готлиб Анны фон Лендорф, известной больше как Верушка (с ударением на «у»), то и дело исчезает в цифровых ошметках непереваренного спама, пиратской музыки, снафф-муви и торрентов с детской порнографией. Связь с Нью-Йорком отвратительная. На другом конце линии, в бруклинском лофте с видом на помойку, где живет графиня, тренькает телефон с дисковым набором и гигантской трубкой, похотливо верещавшей в 1968‑м голосами любовников Верушки: Питера Фонды, Уоррена Битти, Дастина Хоффмана и Джека Николсона. А также Энди Уорхола, уже заарканившего для своей «Фабрики» одну модную блондиночку из Vogue - Эди Сэджвик. И вот сейчас, сорок лет спустя, вернувшись на велосипеде с Манхэттен-бридж, где Верушка ежедневно инспектирует колонию диких кошек, она поднимает ту же трубку и хрипит в трансатлантическую кишку: «Хале!».
Именно так, почти как «хайль», должны приветствовать собеседников мощные 69‑летние старухи, в чьем имени есть частица «фон». «Кошки вошли в мою жизнь недавно», - оживляется фон Лендорф, когда речь зашла о мордатых котах из фильма про Верушку, сделанного экс-сотрудником «Фабрики», режиссером Полом Моррисси. В конце октября состоится его запоздалая премьера в Москве, и наш разговор посвящен именно этому. «А Манхэттенский мост - это мой местный выход в космос. Там до фига пространства».
Оказывается, госпожа фон Лендорф знает, что Верушка - это ласкательно-уменьшительная форма привычного для славян имени Вера. Я сообщаю, что под таким же точно именем - «маленькая Верушка», только с ударением на «е», - голая Наталья Негода трансформировалась на обложке Playboy в первую советскую супермодель. Узнав, что дело было в 1988‑м, хриплый голос раздражается: «Я никогда не ощущала себя типичной моделью. Модель - это та, кто продает чужую продукцию. Или себя».
Чудесное преображение Верушки из супермодели эпохи happy sixties в главный обер-манекен постмодернизма началось в 70‑х. Результатом трансформации стал «трэш-кутюр», как говорит она сама, радуясь удачному неологизму. В 80‑х ее эксцентричные сессии с фотографами-авангардистами, где она прикидывается то булыжником, то ржавой трубой, то облупленным куском стены, начнут скупать галереи современного искусства. В 90‑х она сняла видеоарт «Зад Будды», где трансформировалась в нью-йоркского бомжа. Распластавшись в луже, смешавшись с мусором, пеплом и городской грязью, Верушка застывала в кадре безмятежным трупом, уснувшим в нирване из отходов американского консюмеризма. Несколько лет спустя, через два месяца после 11 сентября, бомж-трансформацию супермодели покажут заново вместе с пророческой инсталляцией «Нью-Йорк в огне» - в 80‑х Верушка построила и сожгла макет любимого города, где без малого полсотни лет назад началась ее карьера модели.
В 1959 году с итальянцем Уго Муласом, фотографом, принимавшим заказы от шинного короля «Пирелли», случился тестостероновый удар: тусуясь с дружками на лестнице дворца Уффици, он увидел арийку с телом змеи и маленькой аристократической головкой, утопающей в копне волос цвета спелой ржи. Считается, что модельная карьера Верушки началась в Америке в начале 60‑х. Однако до этого была Флоренция, куда - якобы учиться рисованию - Вера фон Лендорф сбежала из гамбургского ПТУ, готовившего художников по ткани для текстильных комбинатов. «Блондинки в Италии пользовались диким успехом. Люди бросали работу, только чтобы поглазеть на них, - вспоминает Верушка о своей итальянской dolce vita. - Я хотела придумать девушку, про которую можно было бы сказать: «Раз увидишь - не забудешь».
Уго Мулас быстро понял, что по лестнице Уффици прямо к нему в руки спускаются в реальном времени его эксклюзивные «римские каникулы»: арийка выдавала себя за русскую, но он навел справки, узнал все о приставке «фон» и назначил время и место съемки. Однако в Париже, куда отвезла свое первое портфолио немка-переросток, смерили взглядом сто восемьдесят арийских сантиметров, скривились и послали переростка в Штаты, где «любят длинные ноги и - ну, вы знаете - все огромное». Мать Верушки, ветеран концлагерей и вдова офицера вермахта, участвовавшего в покушении на Гитлера, продала чайник с фамильным вензелем из саксонского сервиза и выслала деньги на билет.
1961 год. «В Нью-Йорке перед агентствами я видела сотни моделей, которые буквально наступали друг другу на пятки. «Так, покажите ваши грудки, ваше портфолио, вы просто прелесть, следующая!» Раздосадованная Лендорф вернулась в Европу, и, как следует из ее воспоминаний, именно тогда, между первой и второй поездкой в Штаты, родилась Верушка: в том же году в Мюнхене она стала выдавать себя за таинственную русскую дикарку, занесенную на Запад из степей Евразии ураганами двух мировых войн. Сработало. На вопрос, было ли в русской легенде что-то личное, фон Лендорф отвечает отрицательно. Да, у нее дремучий балтийский генотип, в котором смешались бандиты-славяне, гастролеры-викинги, тевтоны, насиловавшие прусских женщин, и литовцы-гастарбайтеры. «Но псевдоним Верушка - это бизнес. Чистый бизнес! - повторяет она. - Долговязой молодой немке с именем Вера делать в фэшн-тусовке было нечего». Немецкая фройляйн, прошедшая с матерью и сестрами фашистские концлагеря после казни отца-аристократа, - мрачноватая и не самая подходящая легенда для девицы, решившей стать фотомоделью в эпоху happy sixties. «В частной жизни многое можно решить поэтически, но в обществе царит классовая борьба», - в Верушке, хрипящей по телефону, просыпается немец-марксист. В 60‑х откинуть приставку «фон» и приделать к имени плебейский русский суффикс означало стать частью совершенно другого мифа - опасного мифа победителей.
За Верушкой стояли ракеты на Кубе и мутанты из комиксов Marvel, которых КГБ разбрасывало над Западным полушарием со своих секретных спутников. За ее чудовищным акцентом и нечеловечески совершенным черепом (то лысым, то взрывающимся конской гривой) маячили непонятные языческие ритуалы с применением серпа и молота и советские военные биолаборатории, в которых лучших женщин скрещивали с лучшими животными. Ходили слухи, что Верушка - эмигрант-шпион, сменивший пол и ставший суперсуществом. Моррисси вставил в фильм ролик, где Верушка, угрожающе поигрывая хрипотцой, рекламирует мужские сорочки. Всем было ясно: сними она сорочку, под ней обнаружится металлическая грудь, из которой фотомодель расстреляет аудиторию тепловым лучом.
Для того чтобы миф Верушки кристаллизовался, обрел масштаб и въелся в плоть масскульта, требовались катализаторы процесса. В случае с Верушкой их оказалось целых три. Первый - Диана Вриланд, главный редактор американского Vogue. В недоучившейся немке-рисовальщице, которой запудрил мозги итальянский папарацци и наговорили гадостей спесивые парижские гомосексуалисты, она почуяла бешеную артистическую жилку, протянувшуюся из веймарских левацких кабаре и прокуренных студий Баухауса. И практически не вмешивалась в процесс, предоставив Верушке безоговорочный карт-бланш - постоянного стилиста и толпу фотографов, которые записывались на сессии аж за месяц. Результат рекордные одиннадцать обложек, вошедшие в золотой фонд Vogue. Именно тогда будет придумана и навсегда поселится в модных фотостудиях новая концепция фотомодели - бесстрастного обер-манекена, прилетевшего на Землю по заданию марсианских коммунистов и меланхолично взирающего с плакатов и обложек на жалкое мельтешение людишек. «Вриланд говорила: «Верушка! Не заглядывай в будущее! Живи здесь и сейчас, будь счастливой!» Но я до сих пор этому не научилась, - констатирует фон Лендорф. - Я не принадлежу к людям, которые обожают вспоминать happy sixties. Как, мол, тогда все было хорошо и как сейчас все плохо. Сегодня тоже можно делать сумасшедшие вещи. Но тогда все были менее зажатыми и осторожными. Менее буржуазными».
Второй катализатор - Сальвадор Дали. В 1966-м, осенив себя крестным знамением, постаревший бонвиван-сюрреалист устроил куртуазный хэппенинг, обработав голую Верушку из новомодных баллончиков с пеной для бритья. Из бритвенной пены под небом 60-х, утыканном алмазами и спутниками-шпионами, и родилась Veruschka: Венера-андроид, отстраненное кибернетическое божество, умеющее превращать себя во что угодно. Дали заразил Верушку любовью к телесным трансформациям, боди-арту, и все следующее десятилетие она будет раскрашивать себя в растения, камни, облака, ядовитых гусениц, тропических зверей, гангстеров, бомжей и голливудских звезд.
Третий катализатор мифа - фильм Антониони «Фотоувеличение», где Верушка сыграла эпизодическую роль фотомодели, совращающей героя Дэвида Хеммингса. Несмотря на то что в фильме она произносит одну-единственную фразу (Хеммингс: «Я думал, ты в Париже». Верушка: «А я в Париже». Действие, напомним, происходит в Лондоне), а титры переврали ее имя, Верушку ждал оглушительный успех. Сцена с Хеммингсом, наставляющим объектив на лежащую на ковре фотомодель, была признана лучшей эротической сценой года. Венера-андрогин - фригидное, бесконечно прекрасное существо, и массмедиа, вооруженные глянцевой полиграфией и сложнейшей оптикой, нашли новый объект желания. Твигги, которую в фильм не пригласили, с остервенением кусала себе локти.
Четвертым катализатором мифа мог стать поп-арт: Энди Уорхол тоже присматривался к Верушке. Сохранилась их фотография, которая говорит сама за себя: леди и злой очкарик, наверняка понимавший, что суп «Campbell's» - не ровня баллончикам с пеной для бритья. Верушку интересовали иллюзии и трансформации. А «Campbell's» оставался всего лишь банкой, содержимое которой уплетал на ужин безумный словак Энди. К тому же на уорхоловской «Фабрике» неважно платили. И сейчас, спросив фон Лендорф о том, чем она вдохновлялась в 60-х, я не услышал слова «поп-арт». «Сюрреализм для меня был куда интереснее», - холодно констатировал обер-манекен.
Впрочем, рядом с Верушкой многие смотрелись неважнецки. Придавленный Джек Николсон, спрятавший в карман похотливую ухмылочку, походил на избитого женой бухгалтера. Более-менее внятно в ее обществе выглядел лишь Питер Фонда. Со своими 190 сантиметрами роста Питер смотрелся атлантом на фоне голливудских карликов, сватавшихся к обер-манекену, - Хоффмана, Битти и других. В Италии, где Фонда крутил роман с Верушкой, парочка сломала в гостинице дубовую кровать, оказавшуюся слишком тесной для двух монстров.
«Во всех моих преображениях, - продолжает фон Лендорф, - прекрасно то, что мне было позволено выбраться из плена своего тела, создать хотя бы иллюзию того, что ты покидаешь себя». Отпущенное на разговор время истекает, а я еще не спросил Верушку о пропагандистском ролике, где ее запечатлели с Риббентропом, реквизировавшем половину ее прусского фамильного имения для нужд НСДАП. «Эти события - лишь истории или сны, - бормочет Верушка. - Воспоминания об отце принадлежат только мне одной. Он брал меня на прусские озера - смотреть на блики света на камнях. С тех пор камни вошли в мою жизнь». Я вспоминаю композицию: голова Верушки, закопанная в груду гальки. «Это оттуда?» - задаю я последний вопрос. Ее ответ, прошедший через телефонную мембрану, превратился в оптоволоконные сигналы, до неразличимости смешавшиеся с потоками цифрового шлака, мечущимися по дну Атлантики. «Знаешь, а ведь мы работаем, чтобы заполнять мусорные баки!» - сказал ей однажды фотограф Хельмут Ньютон. В трубке раздаются тоскливые телефонные гудки - наше время истекло, завтра Верушка фон Лендорф вылетает в Берлин.
1994
