Чем выше мы взлетаем, тем меньшими кажемся тем, кто не умеет летать. — Фридрих Ницше
Стараниями консерваторов, понятие эмигранта обрело негативный оттенок. Оставшиеся позади соплеменники обвиняют его в отсутствии патриотизма, и, в тот же миг, тайно завидуют ему, считая эмиграцию побегом в рай.
Большинство если и выезжало когда-нибудь «за границу», то разве что с пляжными целями – в Египет, Турцию, Тунис. Поехать куда-то для них значит – «в отпуск»; эмиграция представляется бесконечным all inclusive.
Дальнейшие успехи «дезертира» подчёркнуто не замечаются; неудачи, напротив, смакуются, и служат утешением для тех, кто так и не осмелился рвануть из котла; кто ныне смягчает свою боль болью другого.
Патриоты на другом берегу ничем не лучше. Для них эмигрант – это либо прислуга, либо угроза: мол, варвары из банановых республик ползут к нам в сытость, чтобы отнимать у нас работу и заполнять всё своими отпрысками.
Феномен эмиграции, однако, невозможно свести к предрассудкам фашни, стадам с баулами или национальным гетто, в которых эмигранты воссоздают свою родину в форме инцестуального чучела.
Поколение, рождённое вокруг 90-х, производит новых эмигрантов, которые решительно не похожи на своих исторических предшественников. Это и не диссиденты, и не «колбасники», устремлённые туда, где больше магазины.
Чтобы там не говорили либеральные нагнетатели, многие уезжают не потому, что Путин, или нищета – большинство новоуехавших не являются полит-активистами, и до отъезда вели достаточно сытую столичную жизнь.
Само по себе это, конечно, не отменяет наличия политических и экономических эмигрантов. Однако ни те, ни другие не являются основой новой эмиграции. Основой её являются молодые жители мегаполисов, с хорошим образованием, нормальным достатком и продвинутыми культурными интересами.
Можно называть их «молодыми специалистами», «креативным классом» или просто «хипстерами» – так или иначе, именно они – первое поколение, которое избавилось от пустых идеологических якорей и научилось стремиться к удовольствию, получать его и, главное, – не чувствовать после этого вины.
Это новое поколение понимает, что жизнь слишком коротка, чтобы расходовать её на «патриотизм», «страну», «будущее детей» и прочие коллективистские установки, предполагающие принесение себя в жертву «высшим идеалам»; жертву, ставшую настоящим фетишем для обществ, построенных вокруг замученных героев – будь то Христос или Политковская.
Это поколение сформировалось в Интернете, оно анти-локально. Ему не нужны «свои». Оно просто хочет общаться с интересными людьми, слушать разную музыку, открывать новые места и не тратить время на то, чтобы объяснять хамским озлобышам, почему все люди – люди, даже когда мальчик с мальчиком...
Поначалу хипстерский гедонизм сводился к вульгарному консюмеризму – больше кепок, больше штанов. Дети всегда потребляди. Да и начало нулевых было эпохой быстрых карьер: 20-летние тусовщики становились топ-менеджерами. Потом стало как-то не fun. И дело не в финансовом кризисе, который ударил скорее по тем нищим, которые из глупости понабирали кредитов на хуйню, которая им не нужна. Стало просто понятно: бабло решает очень многое, но не всё. Можно купить себе квартиру в хорошем районе, ходить только на модные ивенты, питаться в нормальных ресторанах, но это существование в комфортном пузыре не изменит того обстоятельства, что вокруг всё мычит. Контекст – имеет значение; и хотя Сеть, благо, смягчает воздействие локального, поговорка «с волками жить – по-волчьи выть» остаётся актуальной. Окружающая тебя действительность не может тебя не касаться. Она – участна и воздействует.
Новые эмигранты, в общем-то, и не эмигранты совсем. В их случае речь идёт не о переезде на ПМЖ из страны А в страну Б, но о миграции без возвращения на исходную точку* – перманентном путешествии, когда ты год живешь в одном городе, год в другом и т.д. Никакой драмы – это просто очень классный формат бытия. Вместо того, чтобы пить из одного водоема, ты пьешь из многих.
Одним из главных аргументов против миграции служит утверждение, что мигрантам трудно найти работу и они становятся «какими-то таксистами».
Во-первых, лучше быть таксистом в Нью-Йорке, чем топ-менеджером в Москве: в одном случае ты получаешь жир, в другом – приключение. И без вечной зимы.
Во-вторых, новые мигранты – это часто люди «креативных профессий». У таких куда больше шансов реализоваться за рубежом, чем «дома», где культуре отводится место сразу после рубрики «кроссворды».
Перебирая в памяти своих мигрирующих друзей, я обнаруживаю иллюстратора и архитектора из Роттердама, музыканта из Ганновера, дизайнера из Амстердама; кто-то пишет философские тексты на Кипре, кто-то работает фотографом в Шэньчжэне… черт, где же таксисты?*
Да и хватит мыслить о работе, как чём-то локальном. Сеть избавляет нас от необходимости работать по месту жительства. Новые проекты рождаются и умирают не в офисах, но аэропортах и кофейнях с wi-fi. Ты можешь сидеть в Нью-Йорке, твой дизайнер – в Берлине, а программист в Гонконге. При этом твой проект – для Польши. И это здорово. Граждане мира не должны жить на цепи.
«Мы там никому не нужны». Никто нигде никому не нужен. Человек всегда и везде одинок. Вопрос не в том, чтобы быть нужным, но в том, чтобы получить то, что нужно тебе. Не пригодиться, а случиться.
«Я не знаю языка», и это – ерунда, потому что язык является мемом. Он сам тебя собою заразит. В вавилонах никого не заботит ни твой акцент, ни твоя грамматика – все преломляют основной язык по-своему.
География не принципиальна. Принципиально то, где тебе лучше думается и чувствуется. И тут уже не важно – дорогущий Лондон или копеечная Паттайя, главное, чтобы внутри всё шевелилось; чтобы новое, другое, незнакомое.
Быть Жаком Кусто лучше, чем Марком Цукербергом; дорога – это всегда интенсивный опыт, после которого больше не страшно умирать.
Хватит окружать вопрос миграции истеричным ажиотажем и спорами о том, стоит или не стоит. Стоит! Здесь всё, как с потерей девственности – меньше паришься, приятнее результат. В конце концов, это просто тупо родиться в Саратове и сдохнуть в Саратове, когда есть миллионы мест, людей, ситуаций, – и всё это ждёт тебя, и всегда можно найти вариант по карману.
Самое тяжелое – решиться. Следом – пережить первые два года, когда эйфорию сменяет депрессия де-созиализации и культурного шока. Это – лимб. В нём ты сгораешь, и рождаешься заново, как Феникс – только собой. Ты больше не принадлежишь ни семье, ни стране, ни нации, – ты становишься кораблём.
Человек суть великая тварь. Мы способны адаптироваться к любой местности и условиям. Все нейропсихологические процессы в нашем мозгу управляются принципом удовольствия, и это значит, что сознание найдёт выход из любых проблем и терзаний. На месте оборвавшихся связей возникнут новые, барьеры падут; и вот ты плывешь, и нет этому конца, и всё вокруг – живое, раскалённое; сердце – горит, глаза – горят; туман рассеивается, у тебя перехватывает дыхание, и голос в твоей мачте кричит – «Земля!».
