Я люблю его больше,чем родных детей
ри года назад Земфира де Вирджилиис, гражданка РФ и Италии, взяла из московского дома ребенка трехлетнего мальчика c диагнозом ДЦП. Она усыновила его и тут же увезла в Италию. До этого момента Феликс не мог ходить, сегодня он бегает и играет в футбол.
Ребенок по интернету
Эта история началась в июне 2009 года. Я зашла на сайт префектуры Юго-Западного административного округа Москвы (у меня здесь квартира), чтобы написать жалобу на директора нашей управляющей компании. Ее сотрудник за какую-то копеечную услугу ободрал меня как липку. И тут вижу баннер: «Ищу маму». Я кликнула на него и попала на сайт специализированного дома ребенка нашего округа. Там – фотографии детей, от которых по разным причинам отказались родители... Подозвала к экрану своих детей – 19-летнюю Иларию и 13-летнего Алана: «Посмотрите, какие детки». И уехала с мужем по делам.
Когда вернулась, сын и дочь, распечатавшие все фотографии, протянули мне одну и сказали: «Мам, давай возьмем этого мальчика». Это было нашим совместным решением – взять ребенка. И я начала оформлять документы на усыновление, прошла врачей, получила справку о том, что не была судима, проконсультировалась с органами опеки... В общем, об этой эпопее можно написать целый роман. Не открою Америки, у нас вся система усыновления пронизана снизу доверху коррупцией, но я никому не дала ни копейки – это было мое принципиальное решение.
Мой самолетик
Я поехала в дом ребенка с документами, надеясь познакомиться с пятилетним Тимуром, которого выбрали мои дети. Но мне сразу сказали, что он не умеет говорить и у него очень серьезные проблемы... В какой-то момент ко мне подскочил голубоглазый и светловолосый мальчик, он обхватил меня за ногу, а потом на одной ножке начал скакать вокруг, расставил руки в стороны, изображая самолетик, который в знак приветствия покачивает крыльями. В этом было столько отчаянного желания мне понравиться... У меня сжалось сердце. Наверное, воспитательницы ему сказали, мол, никому ты не нужен, никто тебя не усыновит. Он и решил проявить себя таким образом...
В ту же секунду я поняла, что возьму именно его. Я пролистала его личное дело, в которое заносятся данные о людях, которые приходили к нему на смотрины, чтобы потом усыновить. Его папка была пуста. К нему никто не приходил даже для того, чтобы с ним познакомиться... Да, в этом доме ребенка я не увидела ни одного российского усыновителя. Там я познакомилась с двумя парами – из Испании и из Италии. Итальянцы забирали в Геную двух детей – брата и сестру. Я была уверена, что смогу поставить на ноги этого ребенка – во всех смыслах. Ведь он не мог ходить, потому что одна его ступня, изуродованная ДЦП, висела вертикально. Он наступал на пальчики. И первое время мы носили его на руках...
Я вернулась домой и рассказала о нем детям. Алан только спросил: «Ты выбрала другого мальчика?» – «Да», – сказала я. Себе я объясняла свой выбор тем, что не смогла бы вылечить Тимура, мне не хватило бы сил, терпения и средств...
654 366 – общее число детей, оставшихся без попечения родителей (данные на конец 2011 г.)
80% из них – социальные сироты.
30% выпускников детских домов теряют жилье и работу в первые три года самостоятельной жизни,
10% кончают жизнь самоубийством,
30% вовлекаются в криминальные структуры
История болезни
И сколько потом меня ни отговаривали врачи, друзья и знакомые, муж, который не был против, но и не проявил особого энтузиазма, я решила усыновить Ефима (мы поменяли ему имя, теперь его зовут Феликс). Биологическая мама родила его в 16 лет, Феликс был ее вторым ребенком. Она наркоманка, но это, к счастью, никак не отразилось на здоровье сына. Да, мой мальчик родился 28-недельным. По шкале Апгар (Система быстрой оценки состояния новорожденного по 10-балльной шкале – Прим. «ДО».) он едва дотягивал до отметки «3». (К слову, мои дети родились с показателями, близкими к 10 баллам.)
Это значило, что врачи оценивали его шансы на выживание как очень низкие. Не жилец, одним словом. По статистике, из младенцев с такими показателями выживает только 1% детей. Из истории болезни, которую я с большим трудом выбила у врачей, стало ясно, что к трем годам Ефим два раза переболел воспалением легких, перенес 8 операций... У него на больной ножке рубцы с палец толщиной, это значит, что по ним резали много раз. Большую часть своей маленькой жизни – два года – мой будущий сын провел в больницах. Окулист диагностировал у него серьезную дальнозоркость, а психолог посчитал, что ребенок недоразвит, говорит плохо и мало...
Суд да дело
Решение принято, документы на усыновление поданы. Потом состоялся суд, на котором председательствовала удивительная судья Татьяна Долгова. Ребенка нам отдали. После суда я первым же самолетом увезла Феликса из России в Италию. Почему? Здесь нет возможности вылечить таких детей. Я знаю, что такое российская медицина, у меня мама – врач.
Итальянские врачи
Когда я привела сына на прием к итальянскому доктору, первое, что мне сказал Феликс: «Мама, не бойся, он хороший». Как же с ним обращались врачи в России, если он так реагировал на вполне обычный прием?.. Мы проверили зрение у окулиста, оказалось, что никакой дальнозоркости нет и в помине. А когда Феликс начинает говорить, его не остановить... Я не понимаю, почему российские врачи ставят диагнозы, которые потом не подтверждаются независимыми специалистами? Такое впечатление, что чем страшнее они (диагнозы), тем больше денег из бюджета можно вытянуть на лечение такого ребенка. В той же истории болезни я увидела список препаратов, которыми Феликса пичкали практически с младенчества.
Уже в Италии, когда я перевела их название и показала докторам, те схватились за голову. Эти медикаменты запрещены здесь. А когда врачи узнали, в какой дозировке мой маленький сын их получал... Один профессор сказал: «Что эти (он даже не назвал их врачами) с ним делали!» У всех итальянских докторов одна версия – над детьми-сиротами в больницах ставятся бесчеловечные опыты...
Видимо, это делается для того, чтобы потом на основе полученных результатов защитить диссертацию, получить научную степень. При этом Феликса больше не оперировали, все его лечение в Италии – это физиотерапия. Через некоторое время он уже начал нормально ходить. Сейчас я стала едва ли не самым главным консультантом для мам, у которых дети больны ДЦП. Я в Сети рассказываю им, что нужно делать, как вылечиться от этого недуга. Думаю, что, если бы я не забрала сына из дома ребенка, его бы опять затаскали по больницам. Не уверена, что он был бы жив сейчас.
Реабилитационный период
Первые полгода у нас дома был ад. Феликс вдруг начинал кричать, плакал без причины, если ему что-то не нравилось, швырял на пол вещи... Были моменты, когда он, видимо, боясь, что его ударят, забивался в угол и закрывал голову руками. Потом он рассказал, что в больнице его били. И стало понятно, почему он себя так вел. У сына до сих пор реабилитационный период – несмотря на то, что он нормально ходит.
В нашей семье он окружен вниманием и любовью. У него есть старшие брат и сестра, которые без Феликса жить не могут. Илария, окончившая университеты в Венеции и в Лондоне, сейчас работает в столице Великобритании помощником мэра. Когда мы разговариваем с ней по скайпу, первое, что она спрашивает: «Где Феликс?» Алан, который, как все итальянские подростки, увлечен футболом, играет в него с младшим братом специальным мягким мячом. Феликс сегодня почти не говорит по-русски, хотя язык понимает.
Когда я забирала его из московского образцово-показательного дома ребенка, он не знал простых слов, не знал, что такое настольная лампа, виноград. Не имел представления о том, что такое компьютер, мобильный телефон или айпэд. Сейчас у него есть свой компьютер, и он отлично разбирается в нем. Он уже забыл, что с ним было в России. Это было слишком страшно.
Мой Феликс
Моя жизнь обрела смысл с появлением в ней приемного сына. В момент его усыновления мои дети были достаточно взрослыми, у них уже появились свои интересы. Алану было 13 лет, Илария училась в университете. Я не чувствовала себя им нужной. Но, когда в семье рождается ребенок, у женщины как будто открывается новое дыхание. То же самое произошло и со мной. Феликс – моя жизнь. У меня ощущение, что он был всегда. Я не знаю, как это объяснить – слова слишком бедны, чтобы описать чувства, которые я испытываю к нему. Сейчас могу сказать, что своих родных детей не так любила, как люблю его. Хотя они родились у меня в достаточно сознательном возрасте. Илария появилась на свет, когда мне было 26 лет, Алан – в 33 года.
Количество детей, усыновленных иностранными гражданами в 2011 году
США 956
Италия 798
Испания 685
Франция 283
Германия 215
Новая жизнь
Феликс начал называть меня мамой еще в Москве, когда я пришла к нему во второй раз. Он, как любой ребенок, страшный шантажист, иногда начинает капризничать. Но у меня большой опыт воспитания старших детей, которые, как все дети, тоже были большими специалистами в искусстве манипуляции. Хотя я держалась из последних сил, чтобы не подбежать к упавшему малышу, чтобы не поднять его и не пожалеть. Я и другим запрещала это делать. Упал? Поднимется. Ободрал коленку? Обработаем ранку и заклеим пластырем. Ударил руку, больно? Дай поцелую, пройдет.
Но с Феликсом этот прием не работает. Когда он на меня сердится, говорит, что уйдет жить к другу. «Хорошо, – говорю ему я, – сегодня останься с нами, а завтра пойдешь». Назавтра он забывает о своих обидах. И жизнь идет своим чередом. Когда я укладываю Феликса спать, мы обязательно должны пообниматься, я целую его. И он всегда меня спрашивает: «Мамочка, как ты меня любишь? Сильнечко-сильнечко?» Как- то я ему сказала, что люблю его сильнечко-сильнечко, с тех пор он повторяет это каждый вечер. Я не скрываю от него, что он – приемный ребенок. Все в округе это знают. Но он слишком мал, чтобы понять это. И потом не хочу, чтобы однажды какой-нибудь «добрый» человек рассказал сыну правду. Иногда Алан жалуется на младшего брата, мол, Феликс сделал то или это. Я ему отвечаю: «Ты переживи, что пережил он в первые три годы своей жизни». И все, вопросов больше не возникает.
http://www.goodhouse.ru/family_and_childre...
