Booking.com

Правила жизни. Аль Пачино

Разместить рекламу на «Италия по-русски»
Изображение пользователя Darse.

 

 

Расскажу вам одну историю. Мне захотелось сходить на бейсбольный матч. На бейсбол я ходить люблю. Помню, еще трехлетним шлепал на стадион с дедушкой. Правда, теперь все чуточку иначе: прихожу, усаживаюсь, и тут на табло появляется мое имя. Ничего дурного я в этом не нахожу: так уж люди устроены. Но в тот раз имелась одна загвоздка. Матч проходил днем, а вечером мне надо было кое-где быть по делам. Я решил, что приеду на стадион заранее, понаблюдаю за разминкой, посмотрю один-два иннинга. Но мне не хотелось привлекать внимание к тому, что я не досидел до конца матча. Понимаете, спортсмены тоже артисты. Вообразите, что подумают, если на Бродвее в первые же минуты какого-нибудь спектакля я у всех на глазах встану и покину зал? Я рассудил так: приеду, займу свое место на трибуне, а потом постараюсь незаметно слинять. Но при этом как-то запамятовал, что женщина, с которой я иду на матч, — такая же знаменитость, как и я. Подъезжаем к стадиону. Вылезаю из машины, спрашиваю охранника: «У нас не найдется в багажнике какой-нибудь старой шапки, а?» Он посмотрел, достал какую-то шапку и очки, а потом говорит: «Эй, Аль, ты только погляди, что здесь валяется! Старая борода!» Ну я ее и нацепил. Где только была моя голова! Пришли на стадион, игра начинается, и вдруг все люди на трибунах начинают оборачиваться в мою сторону. Телекамеры поворачиваются в мою сторону. Все, кто на поле, оборачиваются в мою сторону. «Что за черт? — думаю. — У меня же борода». Конечно, дело было в моей спутнице. Все бы ничего, но вдруг чувствую: борода сползает. Положение идиотское. Что теперь делать? Отцепляю бороду — а что я еще мог? И разумеется, все это попадает в одиннадцатичасовой выпуск новостей: «Интересно, зачем Аль Пачино пошел на стадион, нацепив фальшивую бороду?» Эту бороду нужно поместить в музей проколов. Увидев себя в новостях, я посмеялся, но выводы сделал. Больше такое не повторится. Куда бы меня ни занесло, я везде появляюсь в качестве самого себя.

Когда я был мальчишкой, моя прабабушка иногда дарила мне по серебряному доллару. Она всегда была со мной очень ласкова. Когда она вручала мне монету, вся остальная семья каждый раз вопила хором: «Нет! Нет! Не-е-е-е-т! Не давай ему серебряный доллар!» Это говорилось всерьез — ведь мы были страшно бедны. И как только монета оказывалась у меня в руках, все принимались орать: «Верни! Отдай назад!» — и мне становилось неудобно за то, что я взял подарок.

Мои родители разошлись, когда я был совсем маленьким. Я был в семье единственным ребенком и жил в многоквартирном доме в Южном Бронксе с матерью, бабушкой и дедушкой. Мы еле сводили концы с концами. Поэтому для меня было настоящим праздником, когда я узнал, что из упаковки овсяных хлопьев можно вырезать купон и получить за него шпоры Тома Микса. А ковбой Том Микс был звездой вестернов. Он был дико знаменит, дико! Уже то, что шпоры присылали бандеролью по почте, делало их чем-то необыкновенным. В общем, мы заказали шпоры. Когда умерла моя прабабушка, мне было, наверно, лет шесть. Помню мы вернулись домой с похорон — и оказалось, что пришла посылка со шпорами Тома Микса. Я просиял. И тут же вспомнил, что прабабушка только что умерла. Мне так хотелось порадоваться шпорам, но... В тот день я узнал, что такое внутренний конфликт.

Хотя мать работала, она находила время, чтобы водить меня в кино на каждый новый фильм. А на следующий день, оставаясь дома один, я играл сам для себя этот фильм с начала до конца, исполняя все роли. «Потерянный уикэнд» я посмотрел, когда был совсем маленьким, и он произвел на меня сильнейшее впечатление. Я не понимал происходящего на экране, но был заворожен накалом страстей. Не зря Рэй Миллэнд получил за игру в этом фильме «Оскара». В «Потерянном уикэнде» есть сцена, где Миллэнд ищет бутылку виски. Спьяну он спрятал бутылку где-то в квартире, а теперь протрезвел и хочет ее найти. Знает: она где-то здесь, но где именно, не помнит. Долго-долго ищет и все-таки находит. Я часто играл эту сцену. Иногда, когда отец приходил меня навестить, он брал меня к своим родственникам в Гарлем и говорил: «Покажи им сцену с бутылкой». Я играл сцену, и все смеялись. А я думал: «Чего это они? Сцена-то серьезная».

Как-то в детстве я зашел в один уличный балаган, кинул мяч и сшиб пару бутылок, но приза мне не дали. По сей день у меня не укладывается в голове, что они могли так поступить. Какая несправедливость! Я пошел домой и рассказал все дедушке. А он сделал такое лицо... оно до сих пор стоит у меня перед глазами. На его лице было написано: «Значит, по-твоему, я должен спуститься по лестнице с шестого этажа, пройти пешком пять кварталов и попытаться доказать какому-то типу в балагане, что ты сшиб бутылки и заслужил приз?!» Я прочел все это на его лице. Одновременно он попробовал объяснить мне, что в жизни такое иногда случается. В этом он был прав. Еще как случается.

Моя мать умерла прежде, чем я добился успеха. Помню, мне было лет десять. Наша квартира на верхнем этаже. Дико холодно. Снизу, из проулка, меня окликают друзья, зовут прошвырнуться по улицам. А мать меня не пускает. Я страшно злился и орал на нее без умолку. Она сносила мои упреки. И тем самым спасла мне жизнь. Понимаете, всех тех ребят, которые тогда звали меня гулять, уже нет на свете. Она хотела, чтобы я не шлялся по улицам допоздна, а делал уроки. И именно благодаря этому я теперь сижу здесь и разговариваю с вами. Все очень просто, верно? Но мы так забывчивы...

Когда я был мальчишкой, в автобусе при пересадке на другой маршрут выдавались талоны: желтые, розовые и синие. Мы, ребята, знали место, куда выкидывали использованные талоны, и набивали ими карманы. Хотя эти бумажки ничего не стоили, они казались нам ценностью. Ты мог хотя бы вообразить себе, каково разгуливать с полными карманами денег.

Впервые я побывал на подмостках в качестве актера в начальной школе. Мы ставили спектакль, где на сцене стоял огромный котел — пресловутый «плавильный котел», а я в качестве представителя Италии стоял и помешивал в нем ложкой. Как сейчас помню: ребята в школе просили у меня автограф, а я расписывался: «Сонни Скотт». Придумал себе звучное имя, понимаете?

Одно из самых больших потрясений в своей жизни я испытал в Южном Бронксе, в одном из тех залов, где когда-то было варьете, а потом устроили кинотеатр. Спектакль давала бродячая труппа. Играли «Чайку» Чехова. Спектакль начался... и тут же закончился. Пролетел как одно мгновение. Это было волшебство. Помню, я задумался: «Кем же надо быть, чтобы написать такое, а?» Я тут же раздобыл сборник рассказов Чехова.

Однажды я зашел перекусить в «Ховард Джонсон» и увидел, как актер, блиставший в том спектакле, разливает кофе за стойкой. Тогда я понял, что все в жизни относительно: сначала он покорил меня своей игрой, а теперь вот стоял за стойкой в «Ховарде Джонсоне» и меня обслуживал.

Было время, когда я разносил киоскерам газету под названием «Шоу-бизнес». Никогда не забуду, сколько мне платили: двенадцать долларов. Десятку и две бумажки по доллару. Десятку я тут же разменивал, чтобы у меня было двенадцать однодолларовых купюр. Расплачиваясь в баре, отслюниваешь по доллару от пачки, и со стороны кажется, что денег у тебя уйма.

Когда я получил первый приличный гонорар в одном бостонском репертуарном театре, мне было, наверно, лет двадцать пять. Я зашел в бар, съел стейк и выпил мартини. И даже после этого у меня еще остались деньги!

Знаете, какая разница между игрой на сцене и игрой в кино? Играть — все равно что ходить по канату. На сцене канат натянут высоко-высоко. Брякнешься так брякнешься по-настоящему. В кино канат лежит на полу.

Однажды, стоя у светофора, я поглядел на девушку на той стороне улицы и улыбнулся ей. А она отозвалась: «О, привет, Майкл». Ну, знаете, Майкл из «Крестного отца». У меня было такое ощущение, что она в одно мгновение лишила меня права быть обыкновенным прохожим. Она меня видела, но она видела во мне не меня, понимаете?

«Оскара» я получил только с восьмого раза. До этого семь раз меня включали в список номинантов, но и только. Не знаю, смогу ли я адекватно описать свое отношение к этому хотя бы отчасти... Это теперь я смотрю на номинантов и думаю: «А если бы они были нейрохирургами? Кому из них ты доверишь оперировать твой мозг, если понадобится? Вот ему-то и следует дать «Оскара». Но в прошлые времена все зависело от того, в каком я был настроении.

Был такой год, когда я безмерно увлекался алкоголем и таблетками. Со всем этим я давно уже завязал, кстати. Но в тот раз сижу я на церемонии и думаю: «А я вообще дойду до сцены, если меня наградят? Не уверен».

Мой отец был женат пять раз. Я никогда не состоял в браке. Какой вывод я из этого делаю? Мы — рабы своих привычек.

Если у актера слишком много денег, он обычно находит, куда их спустить. Я лично вбухал свои деньги в собственную картину «Местный стигматик», которую потом так и не выпустил в прокат.

Иду я как-то по Центральному парку, а ко мне подходит незнакомый человек и спрашивает: «Послушай, что с тобой случилось? Отчего это мы тебя не видим?» Я начал чего-то мямлить: «Ну я... да вот... я...» А он: «Давай, Аль, я хочу увидеть тебя там, на вершине!» И я осознал: мне очень повезло, что у меня есть мой дар. И я должен им пользоваться.

В одном фильме мне приходится гнаться за героем Робина Уильямса по бревнам, которые плавают в воде. Такую сцену не следует шлифовать до идеального состояния. Для нее главное — спонтанность. В спонтанности весь фокус.

Я пошел на концерт Фрэнка Синатры. Лет двадцать тому назад. На разогреве у него был Бадди Рич. И вот выходит Бадди Рич, и я как-то призадумался: ведь Бадди Ричу тогда шел седьмой десяток, а он играл на барабанах. Я знаю, он хороший ударник. Но тогда я подумал: «Ну вот, придется тут сидеть, слушать, как Бадди Рич стучит, ерзать на месте, пока не выйдет Синатра». Но вот Бадди Рич начал играть — и пошел, и пошел, и пошел. Это было в десять раз сильнее того, что я от него ожидал. В середине риффа весь зал вскочил и завопил от восторга. Потом вышел Синатра и сказал простую вещь: «Видите, как этот парень играет на барабанах? А знаете, иногда полезно не сходить с избранного пути». Бадди Рич не сходил с избранного пути. Он не только продолжал год за годом играть на барабанах, но и в тот вечер, выступая на сцене, шел своим путем. Он словно бы говорил: «Вот сколько я прошел, давайте проверим, смогу ли я пробиться дальше...» И внезапно путь сам перенес его в нужную точку. Вот для чего мы делаем то, что делаем. Хотим найти то самое место. Но найти его — еще не все. Нужно не останавливаться. Знаете, есть такая пословица: «Тот, кто упорствует в своем безумии, в один прекрасный день окаcжется мудрецом».

 

http://esquire.ru/wil/al-pacino-1

Наверх страницы

Отели в Италии